Сказали власти, что, когда кризис, тогда закон есть власть и другого закона не бывает. А те, кто в конституционном суде думают иначе, — несвоевременные мудаки и неэтичные люди. Власти рассудили — раз мы в больницы плановых больных не принимаем, чего нам туда острых принимать. Пустим лучше весь бюджет здравоохранения на прокорм себя и крыши. Производство молока объявлено хобби. Потому его закупочная цена стала — ноль. Чтобы было еще веселее, Минпрос призывал решение о закрытии школ принимать как можно ближе к началу нового учебного года. А народ чего? Так как газеты стали писать про ненасильственные бури, бунт и октябрьскую революцию, народ стал это читать. А я вот в старом “Огоньке” про собачку прочитал.
Про собачку
Собачку экспериментальным путем приучали к тому, что от ее стараний ничего не зависит. Ее били током, и как бы она ни изворачивалась, что бы там в клетке ни кусала, на что бы ни наступала, во что бы мордой ни тыкалась, никакого толку. Удары шли хаотично и не были никак связаны с действиями собачки. Ничего не помогало. Ничего. А потом в этой собачьей лаборатории случилась то ли лающая, то ли воющая революция. Собачку переместили в другую клетку. В ней прыжок через преграду мог спасти от удара током. Но, выученные вышеупомянутым способом собачки, хотя первое время вроде бы и старались, потом просто–напросто ложились на пол и скулили. Там были еще другие собачки, которых таким образом не обучали. Те вот метались, метались по клетке, пока не находили то действие, которое их спасало.
Подобные эксперименты с собачками еще в 60–х годах прошлого века проводил американский психолог Мартин Селигман. Взяв в качестве раздражителя шум, эксперимент повторили на людях. Результат был абсолютно такой же. И появилось понятие — “выученная беспомощность”. Выученная фатальная обреченность полагать, что ничего не изменишь. Потому остается лишь скулить. Возможно, матом.
Применительно к нашей постсоветской тусовке, российский социолог Владимир Магун объясняет это отчасти тем, что 50, а для кого и все 70 лет достижительная мотивация находилась в четко очерченных рамках. "Многие считают, что основная болезнь, от которой погибли советское общество и советская экономика — это расчерченные дороги и низкие “потолки”. Инициатива была задавлена. Перемещаться можно было только по очень узким лабиринтам. Сейчас они сломаны." Но хоть они сломаны, масса людей продолжает по ним ходить, и свои возможности меряют не выше прежних потолков. Считая своим делом скулить, а не реально конфликтовать за состояние уровней, которые выше потолков личной дачки, квартирки и тачки. Не конфликтовать за участь страны, за ненормальность обеспечения здоровья, за нормальную школу.
Про народ
Ну так вот, собрав в кучу то, что и как тут делает власть, кто, что и как пишет про осенний бунт, революцию и пр., а также сказ про собачку, я прихожу к выводу, что осенние социальные протесты здесь скорее всего не прогнозируются, а планируются. И чтобы вызвать побольше вас, дорогие читатели, на содержательную полемику, поставим вопрос более категорично. Значит, я, допустим, считаю, что такой протест, который на самом деле направлялся бы желанием масс и который вели бы люди, представляющие именно это желание, здесь пока невозможен.
Высота потолков помешает. Они мешали даже такой слабенькой революции, как наша песенная. Потому весьма легко удалось “селекцию” тогдашних лидеров перевести от выбора “представителей народа” на отбор “нужных” манипуляторам людей. Причем — через народ. Народный фронт весьма быстро перестал быть народным. Безусловно, признаком этого я считаю также вбивание клина не между советским и суверенным, а между латышами и русскими. Потолок тогдашних лидеров был низким, а теперь он еще ниже. Это видно хотя бы по высоте поставленных перед страной, обществом задач. Это видно в отсутствии реальных стратегий. И это у меня не теперешние откровения. Я об этом, о качестве формирующейся “элиты”, о ее “народности” писал и тогда. За прошедшие 20 лет, хоть свободы и было достаточно, смерть за вольнодумство и протест не грозила, общество не ахти как стремилось к обретению более высоких потолков.
Это видно даже невооруженным глазом. По тому, как руководство более–менее сложными предприятиями, основное влияние в этих предприятиях постепенно передавалось чужим для страны людям. По тому, как политики постепенно сдавали свои потолки (даже в вопросах суверенитета) опять–таки внешнему влиянию. Это видно по тому, что за эти годы здесь не возникло ни одной массовой партии и ни одной массовой общественной организации. Даже профсоюзы здесь охватывают лишь 15% работников. Здесь врач пока не вступался за учителя, а пенсионер — за полицейского. За редкими исключениями, на относительно соборном уровне гомики волновали это общество гораздо больше, чем будущее самого общества, детей или стариков.
Возможно и наверное, есть люди, которым хотелось бы народ поднять ради народа. Но им, по–моему, приходится думать, с кем же тут выступать. С обществом, массой, толпой… Полагаю, что в данный момент — с толпой. Которая, авось, хочет выступить, но в то же самое время также хочет сохранить свою безответственность. Толпой, которая придет потреблять ситуацию, а не способствовать ее последовательному выстраиванию. У меня такое впечатление, что у большинства обозленных вершина бунта — слить комментарий в сеть. Сколь бы рьяно кто–то там не геройствовал, в основном к действию призывается или некто другой (не я), или та же ненавистная власть.
Такой толпе достаточно выпустить пар, и после первой акции она фактически предаст тех, кто возьмется отвечать за ее поступки и организовывать ее для целенаправленного действия. Так бывало и раньше. Чтобы так не было, нужна терпеливая работа и в самом обществе нужна сила по деланию из нее хотя бы массы. Возможно, общества. Пока я такой силы не вижу. И стремления ее создать — тоже. В значительной мере хорошую жизнь мы ждем, как обед в санатории или тюрьме. Кто— то приготовит, притащит и справедливо раздаст. А это значит, что мы легко прогнозируемы и нами можно легко манипулировать. Нами можно руководить одними словами и провокаторами. И, полагаю, что власть это знает лучше, чем мы.
Про власть
Потому вполне возможно, что сценарии предполагаемых протестных выступлений пишут, их планируют те же технологи, которые обеспечивали предвыборные кампании партий власти. Те же, кому противна Латвия, как страна со своей головой и целями, те, кому она нужна лишь как инструмент или место для не связанных с интересами тутошнего народа намерений… Те же, кто создавал спектакль 13 января, где никто из общественных деятелей, даже никто из радикалов не удосужился поднять выше хулиганья тех, кто повелся на провокацию или сам выразил свой гнев. Только всего и надо было, чтобы толпу обозначить людьми — внести в это действо присутствие политической ответственности.
Конечно, есть живые люди, которые гневаются, есть масса, которая бродит, которая власть уже ни во что не ставит и в гробу ее видела. Но, если вы заметили, сама власть пока выступает основным провокатором бунта. Она загоняет людей в угол, под землю загоняет и в то же время никак не объясняет пользу от этого, не включает впереди никакой свет. Среди многих, например, юрист Айвар Боровков пишет, что не способная преодолеть кризис власть лишь пытается сохранить свой “статус–кво” и тем самым испытывает терпение народа. А вот президент Банка Латвии Илмар Римшевич говорит: “Кончайте вы эти разговоры о том, что тут кто–то кому–то чего–то навязывает. Все решается на месте”.
Вот также из этого, из множества других высказываний авторитетных и должностных лиц я прихожу к выводу, что власть у нас не такая дура, чтобы выставлять себя непуганой идиоткой. Чтобы не чувствовать риски, касающиеся ее самой, и не готовиться к ним.
Наоборот, следует полагать — власть знает, что мы из себя представляем, что от нас ждать и что из нас можно вылепить. Насколько мы сами или какие–то неугодные властям силы способны создать тут опасную для них “критическую массу”. Также — как создать эту “критическую массу” в интересах нынешней власти. Если власти все тут решают сами и если эти решения приближают настроения бунта, если под эти решения не подкладываются никакие социальные подушки, а скорее наоборот, убираются прежние социальные амортизаторы, то вполне можно допустить, что протест и мы в нем будем использованы в основном как ресурс, направленный на самосохранение нынешнего режима. Может быть, не в тех же лицах, но в той же сути. Возможно, нас за это даже чем–то наградят. Возможно, новым форматом клетки, где от “выученной беспомощности” освободятся не 10 процентов, а 15.
Про лидеров
Конечно, возможно, что осенью или когда–то, при новых заскоках нашей репрессивной экономии, проявят себя совершенно новые люди. Никак не связанные с нынешней политической ярмаркой и ее интересами. К сожалению, если какая–то буря осенью действительно грянет, то не они будут определять, куда ветру дуть. Такая естественная или искусственная “самодеятельность” скорее всего будет использована, чтобы выдать все мероприятие за стихийное проявление нашего недовольства. Вполне возможно, нам предъявят и каких–то новых лидеров протеста, которые пока где–то в Цюрихе, Золитуде или Меллужи дожидаются своих пломбированных вагонов. Вполне возможно, что в роли таких лидеров (значит — ответственных) вдруг захочет выступить какая–либо из существующих партий или организаций. Возможно, появится новая героическая организация. Может быть, в ее роли выступит политическая сила, собранная из ряда “латышских” партий с существенно обновленным иконостасом лидеров. Если до такого объединения вообще дойдет.
Однако потенциальные силы, о формировании которых периодически заявляется, судя по возможному их авангарду, безнадежно далеки от любых, даже ничтожных революционных амбиций. Начнем с того, что у них нет идеи ни для возможной протестной ситуации осенью, ни для положения народа. Они хотят революцию под строгим контролем полиции. Возможно, они действительно не прочь руководить массами, но, могу поспорить, ни одна из них осенью даже не попытается влиться в протестную массу, не расстарается перекроить свою организацию из политического бизнес–клуба в инструмент народа. Ни среди авторитетов существующих организаций, ни среди тех, кто упоминается среди лидеров возможных организаций, мне на публичном уровне пока не представился случай видеть хоть одного, кто, на мой взгляд, смог бы в случае протеста говорить с толпой на ее языке. А для того, чтобы толпа слышала и улавливала более глубокий смысл, чем тупые провокации, надо быть от души единым с целями протестующих. Или что — смысл протеста в том, чтобы разграбить лавку либо вышибить камнем полицейскому мозги, хоть он, по сути, из той же среды, что большинство из нас? Если это цель протеста, то власти вправе такую толпу мять и громить.
Хотя — зачем? Ведь отсутствие должных лидеров, наличие фальшивых и дает возможность развернуться манипулятивным технологиям, подогревающим толпу изнутри, нанятым ораторам, которые взывают к людям не от народа, а согласно предписанию, что и как им следует говорить.
Если что–то грянет, возможно, для кратковременного пользования даже будет синтезирован некий особый “орган бунта”, нечто имеющее приписку “чрезвычайный”. После члены этого органа, в зависимости от сценария, будут или формально осуждены, или получат кресла во власти.
Про ситуацию
Я тут не сказал, что лучше сидеть сложа руки. Наоборот, следует очень много сделать, чтобы гнев людей в очередной раз не был истрачен зря, или, что еще хуже, своим фактическим результатом опять–таки обращен против самих протестующих. Следует много сделать, чтобы оценить ситуацию и взвесить, как именно в конкретной ситуации добиться наилучшего для общества результата. Идеальным он не будет. В том числе — из–за низких потолков нашего общественного сознания. Фильмы про революции столь же поучительны, сколь вводят в заблуждение. И я тут привожу лишь субъективное мнение. Более–менее объективным его может сделать публичное наличие других мнений и их взаимное сотрудничество. Не хочется? Тогда получим результат, сообразный собственной тупости. Меня лично пока больше всего смущает как раз качество взаимного сотрудничества и его стойкость среди самих протестующих.
И именно для того, чтобы показать, насколько эта стойкость важна, я тут выпячиваю то, что ситуация скорее всего будет направляться таким образом, чтобы толпа, допустим, к концу года радовалась и считала, что именно ей удалось чего–то добиться, а власти радовались бы, что ничего существенного не потеряли.
К сожалению, во–первых, считаю, что у социальной энергии, сколь бы кипучей ее не представляли отдельные рупоры с хрен знает какой припиской, не хватает единства, сознательного целеполагания и стойкой воли. Значит, подобный “компромисс” между толпой и властью, возможно, является лучшим, на что нынешнее общество способно. Это мой тезис. Выдвигайте свой антитезис!
Но в подобном “компромиссе” довлеющими в любом случае будут не интересы массы, а “больших” игроков. Вполне допустимо, что разрушительные версии бунта, беспорядков будут до определенной степени допущены, а затем — подавлены. Возможно — будет кровь. Силовые структуры, стоя там же за углом, разыграют спектакль, что “не знали”, “не успели” вовремя. Авось уже теперь кто–то составляет списки, какие именно лавки громить, какие районы Риги, какие территории в стране сделать сценой, очагами беспорядков, каких должностных лиц предупреждать, чтобы не шлялись в определенное время там–то и там–то, а каких нет. И пр.
Во–вторых, чтобы надеяться не только на спуск пара, на слив гнева, а на лучшую жизнь, надо бы наконец–то эту лучшую жизнь самим на каком–то солидарном уровне сформулировать. Можно звать это идеей или еще как, можно довольствоваться тем, что прописано в Сатверсме. Можно еще раз поверить какой–либо из партий. Но ясно, что власть пока лишь “приватизировала” всякие идеи и на уровне народовластия не работала. А если у общества не будет лидеров, тех, кто на это работает, значит, нечем будет держать волю людей вместе. Поэтому, сколько бы людей ни протестовало, фактически они будут поступать всяк от себя, бросать рядом идущих, их присутствие или отсутствие на поле действий будет определять одна лишь личная прихоть и т.п.
Возможно, потому, что ген государственности и даже ген профессиональной солидарности в нас очень слаб, здесь и нет ни партий с достойной социальной базой, ни нормальных протестных лидеров. Я же вижу, о чем тут просили власть крестьяне, учителя, врачи, пенсионеры. Они не просили отдать им выключатель, а лишь о том, чтобы убавили силу тока и частоту ударов. Они могли в своих требованиях выбирать между ответственностью и зависимостью. В подавляющем большинстве они фактически выбирали профессиональную, отраслевую зависимость от бюрократии. Что не мешало им скулить и материться по поводу этой бюрократии. Вот потому и думаю, что потолок протеста тут достаточно низок, чтобы людей использовать, чтобы ими манипулировать, и недостаточно высок, чтобы получить продуктивную коллективную энергию. Вот и поле деятельности для тех, кто на самом деле хочет лучшей жизни, а не только побуянить ради нее.
В–третьих, какая же из нынешних бархатных, розовых, оранжевых и еще каких “революций”, несмотря на использование очень больших масс, обратила власть соответствующих стран (Украины, Грузии, Молдовы, Киргизии) к народу? Оказывается, это была лишь борьба за влияние, за передел власти ради этих внутренних или даже внешних влияний. Назовите факторы, которые говорят о том, что местные октябрьские революции чреваты чем–то получше. Вы скажете, это будет шагом к чему–то, когда–то. Пока это будет шагом по кругу.
Иначе, например, власти вряд ли озадачивали бы осенними протестами лишь репрессивные органы. Иначе вряд они позволили себе обходиться без каких–либо адекватных ситуаций (социально) политических коррекций. Вот я и полагаю — власти знают, чего от нас ждать. Вполне возможно, что какие–то бури нагрянут, народ проявится и власть даже прикинется, что испугалась. Произойдут кое–какие трансформации власти. Возможно, даже на уровне, требующем еще большего делегирования суверенитета. Благодаря донорам, уровень существования чуть–чуть приподнимут (пенсионеры получат обратно 10%, учителя — выше минимума и т.п.). Но не вижу причин, чтобы говорить, что это будет поворотом к лучшей политике и лучшей жизни. Скорее всего осенние бури планируются как своеобразная форма достижения примирения общества и власти. Может быть, и это хорошо.