Из всех государств Европы, измененных падением Берлинской страны, Россия легче всего поддается пародированию. Клише возникают по мере того, как иностранцы пытаются понять страну, которая почти, но не совсем “европейская”. Отсюда ковбои-капиталисты, лишившие национализированные отрасли активов в процессе плохо продуманной приватизации. Чечню можно использовать для показа загребущих лап “русского медведя”, вечно склонного угнетать порабощенные народы, а Владимира Путина – как образчик то и дело возвращающейся фигуры “российского автократа”. В начале XXI века наследника царей и старого политбюро окружают “олигархи”, а не попы с иконами и не комиссары с наганами. Но, хотя влияние богачей пришло на смену влиянию православных священников и марксистско-ленинских комиссаров, таинственность власти и загадочность власть предержащих, похоже, продолжают оставаться российскими реалиями.
Убийство Александра Литвиненко, что не удивительно, является ключом для дальнейшей трансформации общепринятого в Британии мнения о России – стране, обреченной находиться в плену своего прошлого из-за упорной неспособности принять либеральные ценности западных демократий. Эта темная фигура появилась из мира, где грань между государственной властью и личной вендеттой, между законом и паранойей кажется размытой, по нашим меркам. А его собственные фантазии о заговорах и диверсиях, изложенные им в книгах, – это самая суть параноидальных иллюзий. Он был мелкой фигурой в своем ремесле разведки и безопасности, но убийство подняло его, и он стал еще одной жертвой продолжающегося в России беззакония.
Россия была союзницей Британии в двух мировых войнах. Семья последнего царя была в династическом родстве с британской королевской семьей. Проводимая Петром Великим политика насильственной вестернизации, превратившая Россию в великую европейскую державу, появилась во многом благодаря тому, что он узнал об английской технологии, будучи в Лондоне. И еще раньше существовала давняя традиция, по которой англиканские теологи и священники устанавливали связи с православными, так как подразумевалось, что обе Церкви – католические, но не римские. Несмотря на эти исторические связи, в России все чаще видят чужака, страну, враждебную британским интересам. Революция 1917 года, которая привела к установлению в Москве коммунистического режима, и риторика холодной войны о новой империи, стремящейся к мировому господству, конечно, являются серьезными причинами такого расхождения. Но если мы говорим о британской политике, то это лишь последняя глава старой истории. Панславизм был одной из великих идеологий XIX века, а идея, что русский царь является защитником всех православных, считалась империалистической претензией. Она дестабилизировала идею аккуратного разделения на национальные государства и предлагала перспективу вторжения имперской России в Восточную Европу.
Панславистская лихорадка была массовым энтузиазмом, широким по своим целям и непредсказуемым с точки зрения последствий. Это были качества, которые она разделяла со своей преемницей в роли идейного объединителя – более светской религией Маркса и Ленина. Обе эти этапа российской идеологии мешали имперскому прогрессу Британии. Поэтому Россию называли землей “икон и тараканов”, предрассудков и обскурантизма до революции и дестабилизирующим фактором мирового порядка после нее. Неизменными остались лишь решимость Британии сохранить свою империю и резкое сопротивление любой экспансии российского влияния.
Изображение российского правительства как неизбежно коррумпированного и неэффективного – это традиционная британская игра. Это к тому же очень избирательная игра. Если капитализм 1990-х годов в России и был жестоким, то он ничем не отличался от американского капитализма конца XIX века и британского капитализма XVIII века. Клайв Индийский и его армия наемников, войны Генри Форда с профсоюзами и деятельность российских олигархов вписываются в одну и ту же модель – энергичную и безнравственную. Когда дело доходит до обвинений в коррупции, морализаторство Британии выглядит особенно глупо. Общества порождают коррупцию того вида, который отражает их ценности. Покупка нефтяной компании, потому что у тебя хорошие отношения с правительством, подкуп политбюро, чтобы тебя оставили в номенклатуре, чек, выписанный ради того, чтобы стать членом британской палаты лордов, – с точки зрения морали все это просто разные версии коррупции, принятые в разных обществах.
История России как государства, балансирующего на грани, вместе с беспорядком, который сопутствует этому состоянию, длинная. Но это связано больше с географией, чем с национальной слабостью интеллекта. Внутренний порядок Британии отражает жесткость ее границ, а США утратили черты Дикого Запада, когда граница отдвинулась к Тихому океану. Царская и советская Россия захватила больше территории, чем та, с какой она может справиться, хотя оба исторических периода предлагают поразительные примеры промышленного роста и организационной мощи, несмотря на традиционную презрительную усмешку в адрес “пятилеток”. Сегодняшняя Россия, страна более скромных размеров, вернулась к границам, при которых легче навязывать власть. И в этом отношении она скорее находится в той позиции, в которой была Британия в XVIII веке, когда она начинала свой колониальный марш, восстанавливала внутренний порядок и была готова стать великой.