“Специалист подобен флюсу — полнота его односторонняя”. Эту фразу первого виртуального литератора Козьмы Пруткова наверняка не слышала профессор Байба Кангере, выступившая на днях в газете Diena c весьма радикальными предложениями в области языковой политики.
Кангере — удивительной судьбы человек. Родившись в Валке в 1942 году, в 1944–м с родителями покинула Латвию и вернулась сюда окончательно только в 2008 году. Это не помешало Байбе еще в 2006 году стать членом комиссии по государственному языку. Ведь ее академическая карьера в Австралии, Германии и Швеции была направлена именно на изучение латышского языка.
Если бы Байба Кангере оставалась в профессиональных рамках латышской морфологии, то нам оставалось бы выразить ей почет и уважение. Однако в своем интервью газете профессор делает ряд социальных обобщений. К примеру: “Латышский язык сейчас действительно в большой опасности. Причина одна–единственная — двуязычие и двухкультурность, которые у нас, латышей, сейчас есть. Не нужно далеко идти, чтобы попасть в театр, где автор текста — латыш, режиссер — латыш, актер — латыш, публика — только латыши, и все происходит на русском языке”.
Кангере сознательно не называет данное представление. Потому, наверное, что она попросту передергивает. Да, замечательный режиссер Алвис Херманис поставил в Новом Рижском театре на русском языке моноспектакль “Соня”. Но текст, во–первых, написан московской писательницей Татьяной Толстой, а во–вторых, один из двух исполнителей Сони все–таки Евгений Исаев. Впрочем, это не уникальная традиция — тот же Александр Сокуров весь фильм “Молох” сделал на немецком, а “Солнце” — на японском. Ну и что же?
Репатриантке из Стокгольма трудно приходится в Риге: “Была в гостях, где… начались русские анекдоты, рассказы о русских реалиях и так далее. Это показывает, как глубока русскость в латышской душе”. "Бывший президент Гунтис Улманис несколько месяцев назад с радостью констатировал, что русский язык в Латвии принимают. У меня рот открылся. Латыши, кажется, понимают “мудрость” такого тезиса — окажем вежливость каждому, кто сюда приедет".
“Если для какого–то русского дискомфорт создает то, что Латвия не Россия, пусть подумает, что он тут ищет!” — срывается на “трамвайный” уровень профессор Кангере. “Я, к примеру, не двуязычная, ибо по–русски не понимаю”. Однако, констатирует она, “многие латыши думают, что русский язык более важен, литература на русском языке лучше, русский язык дает преимущества… Если так, то ты фактически живешь в другой культуре, в другой среде, ты меняешься, язык меняется. К примеру, меня часто не принимают за латышку из Латвии, ибо я не говорю так, как местные”.
“Согласие в Латвии может быть только на монолитности латышского языка и культуры”, — провозглашает Байба Кангере. “Если бы в Латвии в социальном смысле было одноязычие, язык был бы динамичнее и сам очистился от чужих нечистот. Как этого добиться? Надо говорить так, как будто собеседник владел бы только латышским”. “Двуязычие — это несчастье”, — повторяет вновь и вновь Кангере. И в заключение говорит о тех латышах, которые не восхищаются “своей Ригой”: “Душить хочется таких людей”.
Понятно, что дискутировать с Кангере о русских Латвии — с их вековыми традициями и культурой — все равно что учить оперному пению глухого. Но отметим, как же ее злость в первую очередь проецируется на собственных соплеменников. Еще бы — на седьмом десятке пережить негативный культурный шок от того, что взлелеянные в эмиграции идеальные образы “латышской Латвии”, мягко говоря, не соответствуют реалиям. Отсюда и фрустрация. Однако учитывая нынешний пост Кангере, ее языковой экстремизм может дорого обойтись нашей и без того непрочной межнациональной толерантности…
Автор: Николай Кабанов