На прошлой неделе в Сейме опять вернулись к вопросу о пикетах и шествиях – кто и как должен давать разрешения их проводить. Почти все сошлись во мнении, что, разрешая, надо исходить из соображений безопасности – если это необходимо ради недопущения беспорядков, то можно и запретить. Нельзя позволять экстремистам прикрываться демократией.
А кто и как определит – это экстремисты или нет? Между прочим, исходя из комментариев правящих политиков или общественных СМИ, часто трудно понять, с кем же реально имеем дело.
Например, в субботнем вечернем блоке латвийских теленовостей сообщалось, что в Копенгагене около тысячи мирных демонстрантов были остановлены кордонами полиции, которая пустила в ход слезоточивый газ. В ответ демонстранты стали бросать в полицейских камни и… бутылки с зажигательной смесью.
Камни еще могли оказаться доступными мирным демонстрантам, которых внезапно атаковала полиция, но не «коктейли Молотова», которые просто так на улице не валяются. Так можно ли было это назвать «мирной демонстрацией» и имела ли полиция право прервать такое шествие?
А вслед за этим показали «пятитысячную демонстрацию» против диктатуры Путина в Санкт-Петербурге. Пару лет назад, когда в Латвии русские школьники протестовали против школьной реформы, те же журналисты утверждали, что русские СМИ врут, что собирается до 25 тысяч, – собирается «горстка экстремистов» не более пяти тысяч… Что тогда пять тысяч для Питера, где жителей вдвое больше, чем в Латвии? И оказывается, что даже нацболы вовсе не такие плохие, если протестуют против… Путина.
Влияние политических симпатий при определении «мирных» и «экстремистов» неизбежно. Когда неофашист Райвис Дзинтарс заявлял, что он и его единомышленники пойдут когда захотят, несмотря ни на какие запреты, то власть это считала вполне нормальным. А вот попытки антифишистов протестовать против неонацизма объявили экстремизмом враждебных Латвии сил. Очевидно, надо не столько запрещать, сколько требовать ответственности за возможные беспорядки от тех, кто массовые мероприятия проводит.