Валдис Турин: в нынешней Латвии ощущаю себя как в психушке 3

—В 1962 году, когда мне было семнадцать лет, я попытался пересечь границу Советского Союза. Представляешь авантюрность подобного мероприятия? На границе меня задержали, арестовали, допрашивали. Следователь предлагал выбор: либо суд и три года тюрьмы (кроме того, пострадают родители), либо психиатрическая больница. Я оказался в психушке. С человеческой точки зрения, эта версия для меня лично, наверное, была хуже тюрьмы. Я тоже прошел инсулиновую терапию и другие подобные вещи.

В нынешней Латвии я себя в значительной мере ощущаю так же, как тогда — в психушке. Я это открыто заявляю.

Чтобы сохранить адекватность восприятия этой реальности (событий, того, что называется, всего этого пейзажа), мне необходимо особое усилие или, я бы сказал, ментальная гигиена. Очевидно, люди могут быть неадекватными и в больших группах. Возможно, неадекватным на отдельных этапах может быть даже сознание народов.

— Что именно неадекватно?

— Начну с утверждения, что нынешняя Латвия, де, является прямой наследницей того свободного государства, которое было создано 18 ноября 1918 года. Сравните, мол, Сатверсме, государственную символику, знамя, гимн, в конце концов, восстановленный Сейм… Празднества, национальные торжества… Ожидаемые в 1918 году грандиозные мероприятия.

Казалось бы, можем радоваться свободе и заботиться лишь о сохранении и укреплении своей свободной страны. Редко у кого возникает подозрение, что такое восприятие может быть неадекватным.

Я более или менее активно участвовал в событиях, связанных со становлением сегодняшней Латвии. Мой возраст и мой опыт рождают убеждение, что то государство и тот политический режим, при котором мы сейчас в своей родине волей–неволей живем, скорее является республикой 4 мая. А ядром этой республики является советская Латвия. Она — продолжение советской Латвии. Прямой связи с государством от 18 ноября у нее нет.

Нынешнее государство — рестарт советской Латвии в постгорбачевском формате. Остальное — это своего рода маскарад (символы, гимны, Сатверсме и так далее).

Один из наиболее сильных аргументов в пользу этого маскарада, этой маскировки — Атмода, Народный фронт, баррикады… Не особенно подчеркивая то, что тогдашние события в значительной мере были связаны с борьбой между двумя фракциями в коммунистической партии. Между так называемыми темными силами, с одной стороны, и «светлыми» силами — с другой.

Вторые, в отличие от первых, кокетничали с народом, в том числе и с диссидентами. Народ, особенно в национальных республиках (среди них — и в Латвии) надеялся, что это — борьба за свое государство, за свою независимость и свою свободу.

Я тогда пытался людям сказать, что до независимой Латвии еще далековато. Я это записал в программу Неформального народного фронта. Там был изложен также и план действий.

Но я одновременно понимал и то, что изменить инспирированную Народным фронтом инерцию в то время было нереально. Дирижеры, которые тогда все превосходно организовали и которые все еще продолжают содержать этот маскарад, не только скрывают за ним свое прошлое (что было бы мелочью), но также и свои планы на сегодняшний день и на будущее.

Потому моим предложением тогда было — сколько сможем, столько и будем тормозить.

— Что тормозить?

— Образование формального Народного фронта. Потому что хотелось добиться полного пробуждения народа, полной Атмоды, чтобы можно было довести борьбу с красными баронами до конца.

Народный фронт создавался сверху. Я готовился к созданию другого — Неформального народного фронта. Потому что главной задачей тогда было — политически дисквалифицировать коммунистическую партию. Поэтому я еще раз хотел бы подчеркнуть то, что существует ассиметрия между государством 18 ноября и государством 4 мая.

А самое неадекватное использование понятий в Латвии сейчас связано с демонизацией термина «оккупация».

Подчинение использования этого слова статьям Уголовного кодекса, безусловно, свидетельствует о том, что власть светлых сил в стране полностью осознает свое бессилие перед фактами истории.

Ведь иначе пришлось бы признать как трусливость, продажность Карлиса Улманиса и его клики, так и факт, что в стране тогда было весьма внушительное количество граждан Латвии, которые придерживались левых взглядов. Эти люди (конечно, с дозволения СССР) в 1940-м совершили в стране коммунистический переворот и установили в Латвии советскую власть.

То есть домашние коммунисты, социал–демократы, комсомольцы вместе с теми, кто их поддерживал, «оккупировали» власть в Латвии на пятьдесят и более лет. По сей день их потомки и наследники власти (бывшие коммунисты) продолжают фигурировать на высоких государственных должностях. Это ведь неоспоримый факт!

Представляется, что именно поэтому мы наблюдаем столь болезненный и неадекватный ажиотаж вокруг термина «оккупация».

Ясно также, что признание «самооккупации» в значительной мере снизило бы в Латвии русофобию. Особенно во внешней политике. Но прозападнически настроенные «стратеги» просто не хотят этого допустить.

Одним из наиболее неадекватных сегодняшних мифов является миф о старой эмиграции. В 1988 году я эмигрировал из Латвии потому, что у меня были иллюзии. Я сам был неадекватен по отношению к латышам «тримды». Эти иллюзии усиливали «Голос Америки», «Немецкая волна», ВВС, латышские редакции на Западе.

Казалось, что там есть люди, которые не только страдали, но благодаря этим страданиям понимают то, что происходит в Латвии. Я надеялся, что они сумеют разоблачить и обыграть эти вот светлые силы, этих коммунистов. Однако «тримда» предала нас. Дважды. В первый раз она предала нас коммунистам, второй раз — Западу. Я считаю, что это не было в интересах Латвии.

Отдельный разговор мог бы состояться о латвийской интеллигенции, которой на самом деле нет. Я имею в виду такую интеллигенцию, которая действительно осознает жизненно важные интересы народа и прочувствовала то, что здесь происходит. Такую, которая чувствует нашу историю и готова действовать.

Власть, которая здесь образовалась с подачи Народного фронта, не была народной властью. Она была попыткой тех же коммунистов снова переделить в Латвии и власть, и сознание, и собственность. «Прихватизация» и так далее. Это были очень неприглядные процессы, которые свидетельствуют о том, что никакая свободная страна здесь не создавалась. Ни в 1990-е, ни после.

Можно сказать, что Латвия сейчас находится во всеобщем кризисе. Это Латвия, в которой не решаются социальные вопросы в широком значении этого слова, в которой не решаются национальные вопросы. Потому что, не решая социальные вопросы, невозможно решить национальные.

Действуя подобным образом, не разматывая клубок проблем людей других народов Латвии и постоянно разыгрывая их как угрожающий суверенитету Латвии фактор, политическая элита Латвии не развивает, а ослабляет страну.

Если сравнивать нынешний политический режим со свободным государством 1918 года и его идеалами, то я, скорее всего, сказал бы, что Латвия 4 мая является государством или обществом, которое обладает характером самоубийцы. Я бы подчеркнул, что здесь у власти находится алчность, что власть срослась с этой алчностью, с коррупцией… С партиями, которые отнюдь не партии, а партийные мафии…

Еще одним самоубийственным моментом являются отношения с Россией. Как с народом России, так и с государством российским. Россия проходит определенный этап. Путинский этап. Если обстоятельства сейчас изменятся и Владимир Путин исчезнет, то я думаю, что в России тут же появится Путин в квадрате. Он необходим. Он является соответствующим человеком в том смысле, что он адекватен политически, и плюс к тому у него есть военный опыт. Сегодняшней России без этого не обойтись.

— Это в каком смысле? Ведь в последнее время среди всех адресованных России слов лидером является слово «агрессия».

— Эти игры для меня неприемлемы как со стороны Запада, так и со стороны России. Потому что это игры, в которых на карту поставлено существование народов. Это неприкрытое разжигание войны.

Мы в ускоренном темпе приближаемся к войне. К войне, в связи с которой бессмысленно прогнозировать, кто выиграет. Слабость одной стороны провоцирует другую на агрессию.

Развал Советского Союза ослабил Россию, а Запад в свою очередь не только провоцирует Россию, но уже нападает на нее. Активность, которую проявляет Россия, — лишь контрреакция.

— А как же Южная Осетия, Крым?

— Кавказ, Украина или Балтия. Да, подчеркивается, что это все определяется российской агрессией. Но следует быть адекватным. Мы же видим, что Россия заблокирована со всех сторон. То, что происходит сейчас, перво–наперво провоцирует Россию, фактически ставит ее в положение, когда она должна действовать.

Первым этапом новой войны (если дело ограничится этим) будет контролируемое (на это все надеются) применение современного, в том числе и тактического ядерного оружия.

Эта война главным образом коснется Восточной Европы. Украины, Польши, Балтии…Таким грубым, насильственным способом будет создана буферная зона — дистанция между конфликтующими сторонами.

Во всяком случае, у той ситуации, какой она является сейчас, короткий век. Ясно, что хронометр включен. Но понимают ли люди то, что сейчас происходит?

В итоге эти территории окажутся непригодными для жизни. Латвия тоже. Потому тем политиканам, которые в Латвии беспрестанно дразнят Россию, следовало бы набраться ответственности и подумать о последствиях, к чему это может привести.

Но это — один вариант того, как может быть смоделирована геополитическая ситуация с вовлечением Балтии. Второй вариант столь же, если даже не более вероятен… Так как государства не имеют опыта применения ядерного или другого современного оружия, вероятность того, что возможна большая, глобальная ядерная война, растет с каждым годом.

Чем ближе, поступая в таком же духе, как сейчас, мы подойдем, скажем, к 1920–му и следующим за ним годам, тем наиболее возможной будет лишь третья мировая война. Военные сутками сидят и просчитывают наиболее выгодные, опережающие моменты нападения.

— А я продолжаю считать, что, несмотря на все эти расчеты и калькуляции, применение ядерного оружия может сделать победителей столь же мертвыми, как и остальных.

— Еще двадцать–тридцать лет назад никаких иллюзий в этой связи не было. Каждый, кто заводил речь о ядерной войне, хорошо понимал (особенно это проявил Карибский кризис), что применение ядерного оружия является самоубийством.

А сегодня удивительным образом кажется, что ядерного оружия уже не боятся. И производят все больше. Это тоже свидетельствует о том, что стратегическое мышление изменилось. Ядерное оружие не стали бы производить, если бы отсутствовала готовность его применить. Так что картина достаточно ясна.

— А что в таком случае, когда происходит двусторонняя эскалация, нагнетание ситуации, даст, как ты советуешь, поворот в сторону России?

— Он необходим, чтобы создавать мост, а не стену. Чтобы хоть таким образом начать процесс, который исключает войну.

Сейчас мы подошли к войне очень близко. Однако нет даже никакого антивоенного движения. Сегодня народы каждой страны должны объединиться против войны! Это главное!

Сейчас мы втянуты во враждебный проект. Враждебный не только России, враждебный народам и людям. Мы действительно заложники. Потому что применение ядерного оружия ни в коем случае не минует Балтию.

Здешние народы и культуры будут уничтожены. Мы можем что–то спасти лишь в том случае, если достигнем определенного нейтралитета, внутренней самостоятельности и равновесия. Если перестанем членствовать в военных блоках. Мы должны дистанцироваться от этой политики мирового господства.

Воспринимать же присутствие здесь иностраннвх войск как гарантию безопасности неадекватно. Это суть то же самое, что сорвать у электропроводов изоляцию и играть этими оголенными проводами как фактором безопасности. В такой ситуации я буду действительно удивлен, если все не закончится катастрофой.

— Видишь ли ты в этой данности ресурсы, способные предотвратить эту катастрофу?

— Я думаю, что ресурсы — это каждый из нас. А если задается вопрос Чернышевского «Что делать?», то я отвечу: надо вернуться в нулевую точку. Где же она — эта нулевая точка? Второй вопрос: как в нее вернуться? Третий: что же делать в этой нулевой точке?

Что бы я считал этой нулевой или исходной точкой? Например, ту ситуацию, какая была в Латвии в первой половине 1988 года. Момент, когда старое уже покоробилось… Конечно, это были еще стагнация, коммунистический режим и так далее. Но он уже шатался. А тогда, когда появляется нестабильность в верхах, появляется и какая–то энергия, имеются рычаг и возможность сломить эти верхи. Это и есть нулевая точка.

Можно ли эту нулевую точку создать искусственно? Выступая, разоблачая, критикуя… Сомневаюсь. Единственное, что можно делать и что было бы для Латвии перспективно и продуктивно, — по мере возможности распространять новые идеи; менять, преобразовывать сознание; аргументированно разъяснять существующее положение…

Будить в людях необходимость осознания самих себя, эту вот гигиену самооценки, самоанализа, преодолеть легковерие и неадекватность.

И последнее, что я в таком стиле могу добавить, — нам необходима интеллигенция. Но мы не сможем ее создать, пока у нас больное мышление. Пока оно неадекватно. Во всяком случае, дел здесь непочатый край.