Парадоксально, но эта акция советской власти спасла жизнь сотням состоятельных евреев, которых фашисты в любом случае уничтожили бы. Увы, большинство несчастных так больше никогда не увидели Латвию.
В числе ссыльных было немало жителей Даугавпилса и уезда. С сыном одного из них (квартира находилась на улице Кр. Валдемара) судьба свела автора этих строк много лет назад в Бристоле (Западная Англия). С помощью знакомых историков в Москве он сумел получить документы о реабилитации отца, известного в городе кооператора, погибшего в Сибири (пока ссыльные добирались до места назначения в теплушках, умерли множество людей и родились масса младенцев). На лесоповале редко кто выдерживал более двух недель.
ТРАГЕДИЯ ЛАТВИЙСКОЙ АРМИИ
Репрессии коснулись большинства кадровых военных. Армия довоенной Латвии численно была небольшой – две тысячи офицеров и 16 тысяч рядовых, сержантов и инструкторов (заместители офицера по определению того времени). Почти все генералы и полковники начинали службу в царской армии и прошли Первую мировую войну, часть – в рядах латышских стрелков. По боевой мощи это была самая сильная из балтийских армий, даже сильнее финской. В июне 1940 г., согласно приказу Улманиса, она не оказала никакого сопротивления Красной Армии, хотя многие офицеры Даугавпилсского гарнизона готовы были стрелять из пулеметов и винтовок по входящим советским войскам. Так сказать, Крепость пала без единого выстрела. Ныне, впервые в истории города, в нем нет воинского контингента. Кстати, в 1940-м восточная граница Латвии была абсолютно неукрепленной: Улманис симпатизировал Сталину и экономил на обороне.
ИЗ ЛИТЕНЕ – В НОРИЛЬСК
В северной части Латгалии находился полевой лагерь бывшей латвийской армии, где проводились летние учения. Так было и на сей раз, в июне сорок первого. Однако НКВД тщательно спланировал операцию по “изъятию” 430 кадровых офицеров и множества других военнослужащих. “Руки вверх!” – последнее, что слышали латышские офицеры в Литене. Сопротивления почти не было, сдали оружие, полагая, что происходит какой-то розыгрыш. Впрочем, капитан 227-го стрелкового полка Линмейер свой пистолет отдавать не собирался и пытался бежать. Уйти далеко ему не позволили. Старший лейтенант Фелдманис из 285-го полка успел застрелить майора Дорощенко и тотчас был забит ногами насмерть. Нескольким арестованным удалось скрыться в ближайшем лесу. “Улов” чекистов – 560 арестованных военных по Латвии, большей частью в Литене.
По дороге на Север офицеры выбрасывали из вагонов клочки бумаги с записками близким. Некоторые из них дошли до адресатов. В пути с них сорвали знаки различия. В Москве также арестовали группу офицеров, слушателей академии Генштаба, нескольких расстреляли. Постройки Литенского лагеря были сожжены, латвийской армии даже в советском варианте больше не существовало. В пути бывшие уже офицеры узнали, что началась война, и фашисты ворвались в Латвию, оккупировав ее за две недели. Из Дудинки узников доставили на баржах в Норильск. Мучительная эпопея продолжалась более трех недель, были смертные случаи. Арестанты основательно исхудали и едва передвигали ноги. Их разместили в лагере на берегу таежного озера Лама. Тут же зачитали приговор “тройки” – по 8-10 лет каждому. На “рассмотрение” дела каждого отпускалоь пятнадцать минут. Конвейер. Дальше – шахты.
СЫН ЗА ОТЦА НЕ ОТВЕЧАЕТ
Работник Латгальской технической школы транспорта и связи Валфрид Гробиньш рассказывает:
- Отец был сержантом-сверхсрочником артполка в нашей Крепости, мать работала в городской управе. Когда пришли Советы, в гарнизоне мало что изменилось. Та же служба, те же сборы. Разве что приехали много командиров и политруков из России. Однако это был довольно сплоченный коллектив: вместе служили, дружили семьями, ходили на балы.
Мой отец Вилис через много лет рассказал, что рано утром 14 июня их подразделение подняли по тревоге. Они шли по лесной тропе, в полном вооружении. Вышли на поляну, а в кустах – русские солдаты с пулеметами наизготовку. Далее – знаменитый Владимирский централ, где он провел три месяца.
Допрашивали ежедневно, инкриминировали “антисоветскую агитацию” по 58-й статье. Осенью его голым держали в сыром бетонном каземате. К счастью, до войны он занимался спортом и это помогло ему выжить в карцере.
В конце концов корректному следователю доводы отца надоели, и он прямо заявил: “Слушай, Гробиньш, ну что тебе стоит признаться и получить свои десять лет? Не вынуждай меня выбивать их из тебя силой!” Ничего не оставалось, и Валфрид Карлович подписал бумагу.
В Норильском лагере офицеры первое время пытались бороться за свои человеческие права. Мол, мы – военнопленные, и с нами необходимо обращаться должным образом. Нас нельзя принуждать к физическому труду. Ответом стал отказ начальства кормить заключенных. В течение двух-трех месяцев упрямцы вымерли.
Отец же понял, что скоро отсюда не выбраться, и пошел в бригаду. В шахту не угодил, работал на строительстве. Также собирали богатые витаминами шишки. Спасало и то, что окрестности были полны ягод, грибов и рыбы: охрана смотрела на “вылазки” зеков сквозь пальцы – далеко ведь все равно не убежишь. Тем временем люди продолжали умирать на лесоповале и в бараках от переохлаждения. Порция баланды зависела от нормы выработки.
Отца назначили руководить строительной лабораторией. Там он встретился с нынешним руководителем общества политрепрессированных Александром Валюмсом, который при Улманисе учился в городском техникуме и до войны стажировался в Германии. За отличную организацию работы в конце 40-х годов он даже получил отпуск в Латвию. После смерти Сталина приезжал на родину ежегодно, но о Норильске ничего не рассказывал – боялся за семью. Позднее, при Хрущеве, кое-что все-таки выговорил, но при этом у него в глазах стояли слезы и тряслись руки. Ясно, там было несладко.
Об этом нужно знать и помнить всем, в первую очередь – молодежи. Главное – понять суть того сурового времени.
Сергей КУЗНЕЦОВ.