h2.Другу и брату
Михайловский говорит, что для него вообще не имеет значения инструмент профессиола в творчестве: у скульптора — долото, у фотографа — фотоаппарат, у поэта — ручка… Потому что все они творят не инструментом, а душой. И это понятие души объединяет людей в некое братство. Братство, родство не по языку, не по крови, а по духу. Вот идея, положенная в основу открывшейся экспозиции.
Это образ братства, — поясняет Вильгельм. — Во-первых, я и сам себя считаю поэтом и даже публиковался уже. Но не суть важно — все это было до фотографии, и из этого проросли ростки фотографические. Которые соединяют поэзию и фотографию, слово и визуальный образ. И еще музыку… Лет 10—15 назад, когда ее мужа, Ояра Вациетиса, уже не было на этом свете, Людмила Азарова подарила мне свой только что вышедший сборник стихов и надписала: “Другу и брату Ояра”. Ну, положим, друг — такое понятие, его можно к любому пришпилить и в определенный момент использовать. Но это “брату” меня потрясло! Потому что я могу таковым себя чувствовать, но чтобы другой сказал… Это выше всяких наград, которые у меня были, есть и, возможно, будут. Все чувства и переживания мои совмещаются в этом “звании”. К сожалению, Людмила не смогла сегодня быть на открытии, так как сын Вациетиса на днях попал в больницу.
Прикоснуться душой
— Вациетису посвящен весь нижний зал, а на втором этаже представлен уже “коллективный портрет” латышских и русских поэтов ХХ века, большинству из которых довелось перешагнуть и в нынешнее столетие. Какова история этих фотографий?
Это поэты, с которыми я имел счастье дружить, творить, сотрудничать… И там же присутствуют их обращения ко мне в виде автографов. Такое вот соединение, перетекание духовной энергии от одной души к другой, от сердца к сердцу. Как правило, все это современники большого полета. Высоцкий и Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина и Окуджава, Зиедонис и Вациетис, Авотиньш, Бридака и Рокпелнис… То есть это мои соплеменники, мои собратья. Близкие мне по мироощущению люди. Я с ними себя ассоциирую именно таким образом.
— Ваши фотопортреты передают самую суть, сердцевину личности “модели”. Надо было прекрасно знать творчество этих героев, общаться с ними довольно близко, чтобы проникнуть настолько глубоко?
Да, и репортажные портреты я, можно сказать, не делаю. Портрет — это попытка прикоснуться душой…
— Любая фотография — это история?
Конечно, это погружение в пласт времени. В экспозиции есть снимки 20—35-летней давности. Скажем, с Высоцким мы не были близкими знакомыми, но все равно была ситуация, которая помогла мне почувствовать его характер. Когда он сюда приезжал, между нами случился небольшой конфликт. Он меня хорошенько выругал, а потом обнял за плечо и сказал: “Ну, не обижайся, друг!” В принципе, мы достойно вышли из этой ситуации. В экспозиции под портретом малоизвестного латвийского поэта Юлии Терещенко есть ее очень точные строчки, обращенные ко мне: “Коптится памятью вуаль знакомого лица. Душой душа снимает пятна света. Увидишь только отблески венца…” По восприятию это очень близко к тому, что я делаю в портрете.