«А разве нынешний отъезд народа на Запад – это не депортация?» Рубикс о жизни, политике и социализме 18

«Меня воспитывал легионер»

— Альфред Петрович, после ухода с поста председателя партии не скучаете по политической активности?

— Иногда приходит такая мысль. Я ведь с 50-го года в этой «машине». Хотя толком еще не отдохнул. Разбираю архивы. За зиму надеюсь закончить, тогда и сложится план книги, которую задумал написать. Не политические оценки, хочу оставить будущим поколениям рассказ мальчика, пережившего все трагедии своего времени.

-Вы в Даугавпилсе родились, что за семья у вас была?

— Мама работала швеей, отец — железнодорожником. Но он рано от нас ушел — мне было всего 4 года. Погиб в первые дни войны, он воевал в составе Красной армии. А меня и трех моих сестер воспитал отчим. Тоже работал на железной дороге.

В 44-м был призван в Ваффен СС, потом сдался в плен, прошел фильтрационный лагерь и вернулся домой без ущемления в правах. Не знаю, мог ли он убежать из легиона, но не думаю, что добровольно оставил жену и детей.

— Как же вы с такой «родословной» сделали политическую карьеру? Ущемления не чувствовали?

— Конечно чувствовал, я ведь очень поздно вышел на политическую арену. Ко мне начали прислушиваться, когда мне было под 40, направили в партакадемию.

До этого я получил специальность инженера-механика. Работал и учился одновременно, поэтому мне досталось очень сильно.

В середине учебы был призван в армию на 3 года, в Прикарпатье. Предлагали остаться. Порядок в армии мне нравился, но войны я насмотрелся еще в детстве. И на всю оставшуюся жизнь.

— Какие отношения у вас были с отчимом?

— Хорошие. Я никогда не скрывал того, что меня вырастил легионер. Настоящий латыш, не зацикленный на национализме. На латвийской земле ведь испокон веков все было смешано.

Служба в легионе его не ожесточила. Разве что, он стал более замкнутым. Видимо, многое в жизни переосмыслил. Он же не сам пошел туда, его забрали в качестве пушечного мяса.

— Эта тема обсуждалась в латышской среде в советское время?

— Нет. Хотя либо депортации, либо легион — это коснулось каждой латышской семьи. Я сам мальчишкой, помню, ждал депортации из-за отчима. Было очень жаль бросать дрова. Я столько труда положил, чтоб их наколоть и сложить. Думал, если за мной придут,  я их подожгу. Чисто детский протест.  

— Как вы ребенком понимали депортации?

— Как говорили. Сейчас я понимаю, что депортации это плохо с чисто человеческой стороны, но с политической точки зрения это метод обеспечения безопасности территории, на которой установлена та или другая власть.

Это не значит уничтожение людей – переселение. А Советский Союз даже не переселял – перемещал народы на своей территории. И, кстати, он не единственный в истории.

— Но перемещали так, что многие не выжили.

— Безусловно. И не всех можно было вывезти в пассажирских вагонах. Но далеко не все среди высланных были такими белыми и пушистыми, какими их сейчас рисуют.

Там было немало таких, у кого руки по локоть в крови, кто охраняли лагеря. Это была война, и она в белых перчатках не делается. 

— Но, посмотрите, какие исторические последствия имеют те события, как ранены латыши после тех перемещений.

— Перемещали не только латышей – всех, кто замешан в чем-то, вне зависимости от национальности. А сейчас это не вынужденная депортация на запад?

В Латвии населения осталось миллиона полтора. И еще строят какие-то планы. Что Латвия, якобы, через 10 лет достигнет уровня Европы. Да она через 20 лет его не достигнет!

— Вас вспоминают как крепкого городского хозяина. Чего Вы не успели сделать в Риге?

— Не успел все мосты построить — и Северный и Южный уже были запланированы. Здесь же планировка такая, что все дороги идут через центр, и он задыхается.

Тогда был более актуальным Северный мост, потому что на полную силу работал порт, все предприятия, для которых возили сырье.

Пассажирское хозяйство хотели перенести на Кипсалу, а грузы развивать на месте. Сначала спорили, делать переправу под водой или над водой. Потом выбирали: разводной мост или поворотный (механизм разворачивался бы по течению).  Второй вариант мне больше нравился —  и суда могли заходить любые, и яхты…

Была идея проложить все коммуникации Риги через тоннели, как это сделано в мировых столицах. И вода, и электропроводка, и  канализация, и телефоны — все под землей. Случись что, нигде ничего копать не надо: крышку открыл и ремонтируй.

Еще хотели внедрить в Риге канализационные чугунные трубы, но покрытые керамикой. Была программа по сносу серийных домов.

— Метро нужно сегодня?

— Сегодня Латвия б его не потянула. Тогда нам давали его в качестве награды как перспективному городу. Думали о том, как разгрузить центр города и лучше перевести через него массу народу из Пардаугавы на рабочие места. Ведь на одном только ВЭФе работало в одну смену около 10 тысяч человек…

Уже был проект, названия станций, и я с энтузиазмом взялся. Но прежде поездил посмотрел по разным городам. Разные были варианты в мире. Мы решили строить комбинированным способом — открытым и закрытым. На заседании совета наук все одобрили, а потом те же люди проект закрыли. Хотя Латвия должна была покрыть только треть финансирования.

— Мотивировали тем, что мигранты понаедут.

— Глупость это. Союзные строители должны были приехать только для того, чтоб обслуживать проходческий канал, и то на время работы. У нас таких специалистов не было. Остальные все свои — развозить грунт, обслуживать гараж для камазов. Токио был побратимом Риги, и мы изучили японскую систему — как мыть колеса, чтоб не развозить грязь по городу…

— Как вам разница в управлении тогда и сейчас?

— Когда к власти пришли националисты, они городом не занимались. Одной политикой. Для них главное — обеспечить партии деньгами и борьба с русскими. Хотя построение латышской республики нереально в наши дни, когда идет масштабное перемешивание народов.

— Они говорят, что латыши маленький народ и надо его сохранять.

-Так пусть делают так, чтоб латыши сохранялись. Они ж этого не делают! Поэтому молодежь уезжает, старикам обрабатывать землю не под силу, и они продают ее иностранцам.

А тем Латвию поднимать не надо, они хотят на все готовое. Смеются теперь над Советским Союзом, а сами все мелочи в Брюсселе согласовывают.

Я согласен, там тоже глупостей хватало. Например, все закругления на чайной ложечке надо было ездить согласовывать в один институт на Урале. Но было и много хорошего.

Тюремный опыт

— Не было желания уйти из политики после тюрьмы?

— Я из политики и в тюрьме не уходил. Тем более, тюрьма воспитывает характер, закаляет. Конечно, провести 4 года в одиночке нелегко, но во мне был очень силен дух сопротивления. Я точно знал, что прав. И люди поддерживали и меня и те идеи, за которые меня судили.

Я это точно знал, слышал же все пикеты и митинги в свою защиту. Окно у меня было забито металлом, но звук проходил. И семья меня поддерживала. Жена и сыновья — никто не отрекся, хотя и им было нелегко.

— Как обращались с вами в тюрьме?

— К тюрьме у меня никаких претензий нет. Единственное — к Чеверсу, тогдашнему министру внутренних дел. Меня же избрали депутатом сейма, и сейм должен был принимать решение. Поэтому я отказывался ехать на суд.

Охрана не стала меня принуждать, начальник тюрьмы отказался вмешиваться и только по распоряжению Чеверса меня понесли на одеяле. Это обидно, жена и сыновья все видели.

А до этого в тюрьме была договоренность: «Петрович, если тебя будут обижать, кричи «Петровича обижают!». Я и закричал. Что там началось! Это я первый раз слышал, как зэки своими аллюминиевыми кружками колотят по дверям, по кроватям. А когда 50 человек в камере, да  камера не одна — грохот дикий.

— Как же вы с зэками общались из одиночки?

— Потом уже я полтора года в общей камере отсидел, а так — записками. Часть записок у меня до сих пор сохранилась. И ни одной с осуждением, а вот поддержка была коллосальная.

Писали: «Не волнуйся, Петрович, можешь ехать на любую зону, будешь сидеть на почетном месте». Записки прикрепляли ко дну аллюминиевой чашки и приносили вместе с едой. Такая традиция неписаная: ты обязан ее принять и ответить.

Потом уже, в общей камере я чувствовал себя как кролик среди зайцев. Будто бы сидел в тепличных условиях, а тут с тобой могут сделать все, что захотят. Убийцы, грабители, все ж там. Когда самые матерые встают ночью и идут в туалет, не спишь. Потом только, со временем привыкаешь.

Ко мне даже часто приходили заключенные пообщаться, посоветоваться. Не переносили люди заключения — я отговаривал не лезть в петлю.

— Как вас встретили в камере?

— У нас было 32 человека, все закаленные. Я пришел безо всякого опыта. Вышел бригадир, представился. Сказал, что у него где-то 10-я ходка. Но он не убийца — вор.

Называли политическим, обращались на вы. Просили: «Вы только не лезьте в наши дела, мы вас не тронем». Показали двоих – «если что, обращайтесь  к ним, они вас защитят».

Устроили в камере финскую баню на батарее. Отделили участок, загородили. Начальство не возражало, потому что насекомые тогда не заводятся. А я как раз баллотировался на пост президента Латвии, так мне в той «бане» выделили «президентское» место – всегда было свободным, для меня.

— Свидания с семьей давали?

— Как всем – только после суда. Были краткосрочные на 8 часов, были поощрения «звонок семье», были свидания через стекло на полчаса переговорить. На 3-й, 4-й, 5-й  год жену пускают, как грубо выражаются зэки, на случку.

Все об этом знают, все потешаются. Я представляю, как нелегко этим женщинам бедным, это все настолько унизительно…

Ну, там надо иметь характер. Слабые там ломаются. То ли вешаются, то ли травятся или выходят с поломанной психикой. Но меня это не коснулось. Я чувствовал, что нужен народу. И что мне инкриминируют абсолютные глупости.

Потом это все подтвердилось. Дали ниже низшего предела по расстрельной когда-то статье.  Ясно, что им мою вину доказать нечем было.

И кто обвинял — зам военного прокурора Шабанскис! Будучи военным, дал присягу одному государству, а потом в форме с оружием перешел на другую сторону. Лучше б застрелился, а он еще меня, коммуниста, судит!

«Социализм еще будет построен»

— Как по-вашему, можно было СССР сохранить?

— Нужно было Брежнева отпустить в отставку, когда он просился. Трижды. Это действительно заслуженный человек, по окопам ползал и боролся с фашистами. Но свита делает короля, умных не нашлось. Я вот ушел с поста председателя партии, чтоб молодым освободить дорогу.

— Но вы же ездили по западным странам и видели, насколько выше там уровень жизни.

— Видел. Но за счет чего? За счет ограбления того, кто работает на заводе. Маркс был прав: работяга работает один час на себя, остальные 7 часов на хозяина предприятия. Меня такое не устраивает.

Да, в СССР не все деньги получали, которые зарабатывали, но за счет этого государство квартиры давало бесплатно. Хотя я был сторонником того, чтоб кооперативных квартир строить столько, сколько можно продать.

Может, это была ошибка? Бесплатное жилье, медицина, образование — все у нас провозглашалось бесплатным, не хотели поступиться лозунгами.

— Но это могло повлечь за собой социальное расслоение.

— Ну, как расслоение. Были рабочие, которые получали очень большие зарплаты. У меня на РЭЗе один сталевар получал 2.5 тысячи рублей в месяц. Я был комсоргом цеха. Всякие были люди, но сам быт, коммунальное устройство было дешевым. И справедливым. Хотя и не всегда.

Те же многодетные семьи были в худшем положении даже не смотря на разные льготы и медаль матери-героини.

Да, то что была уравниловка, это правда. Ну а сейчас как уравняли? Во-первых, все уезжают. Во-вторых, у нас почти полмиллиона пенсионеров, которым не на что ходить в магазин. У нас 40 процентов населения живет на грани бедности.

У меня самого внучка окончила школу с золотой медалью, победила в каком-то конкурсе и выиграла бесплатную учебу в вузе Шотландии. Окончила его, вышла замуж за шотландца. Теперь живут в Лондоне. Он говорит, переехали б сюда, но кто им здесь будет платить такую зарплату, как в Англии? Здесь президент меньше получает.

— Последние 25 лет латыши говорят, что всегда жили мечтами об окончании оккупации. Правда?

— Да, были в советское время такие настроения и их надо было учитывать. Нельзя же отменить семейную память. С семьями, в которых были депортированные, надо было осторожно и вовремя разобраться.

— Как?

— У меня нет готового рецепта. Знаю только, как депортации проходили в реальности. Тройка собирается на селе: ага, у этого хозяина очень хорошие дрожки на рессорах, надо посмотреть, все ли у него хорошо или кому-то поспособствовал не тому?

Убрали его, дрожки забрали и все свалили на советскую власть.  На самом деле — обычная зависть. Потому надо было отсортировать такие случаи.  

— Получается, у латышей есть основания обижаться на русских?

-Русские тут ни при чем, делали это все сами. Правительство было свое, все были латыши, вот с ними и разбирались бы.

— Вы, получается, за всех и отсидели.

-Не за всех, иначе было бы больше. Хотя кроме меня никто и не сидел. Я после ареста Горбачеву написал как генсеку партии. Ничего не просил, только поставил в известность. Все-таки член Политбюро.

Проходит день-два-месяц: ни ответа, ни привета. Хоть бы весточку прислал, мол, Петрович, ты жив там, мы боремся. Ну что это за команда, что за Политбюро, если генеральный так себя ведет?

Второе письмо ему написал уже как народный депутат президенту СССР. Тоже не ответил.

— Не верите, что построение социализма все-таки было «ненаучным экспериментом»?

— Нет, читайте Маркса. Просто это была первая попытка. Социализм наступит как естественная смена формаций. Капитализму всего 400 лет, это мало, он еще себя не исчерпал.

— Разве в Скандинавии не социализм?

— Нет, там есть частная собственность, которая является основой капитализма и империализма. Если ее не устранить, ничего не будет.

-Но тяга к частной собственности в природе человека.

-Классики говорили, что надо воспитывать разумную достаточность. Я ведь прошел многое, но смотрите, какой у меня телефон – кнопочный.

Зачем мне новый? Для общения этого достаточно. Я ведь езжу только общественным транспортом и вижу – вся молодежь от дорогих телефонов оторваться не может, окружающих из-за этого не замечает.

Сталин когда-то правильно говорил: пока существует капиталистическое окружение, все всегда подвержены рецидивам капитализма. Но его слова забыли. Рецидив случился, и все переметнулись.

— Тогда будет война бесконечная.

— Ну да, но не в военном смысле. В философском. Борьба противоречий есть попытка подняться на новый уровень. Построить новое общество это не есть задача одного поколения, это задача истории. Ленин говорил: как бы ни была страшна война, но она двигатель научно-технического прогресса.

— Как вы чувствуете себя в общественном транспорте, узнают, наверное?

— Конечно. И здороваются, и подходят выразить поддержку. К счастью, с претензиями не подходят. Общаться я привык.

Знаю, что везде должен вести себя аккуратно. В транспорт заходить по правой стороне, а не как все. Бывает, люди совета спрашивают. Священники интересуются, почему в бога не верю. Общение происходит постоянное, скучать некогда.