«ПАПОЧКА»

На суд читателей представляю материал с просьбой отозваться через газету и высказать свое мнение, но не остаться безразличными.
Глупые женщины, наивно полагающие, что связав жизнь с заключенным, они смогут доказать всему миру, что любовь — великая сила. В очень редких случаях некоторым выпадает счастливый билет в этой области. Но увы, настолько мало подобных билетов. В большей степени так или иначе можно считать этих женщин дурами. Дурой оказалась и мать Дины. Она решила, что парнишка-симпатяга не может быть плохим. Ее подкупили скромность и сдержанность этого парня, тем более он был моложе на 6 лет, а по всей вероятности — молодой муж — гарантия того, что жена будет в доме командиром. Очень большое заблуждение на этот счет.
В первый раз он попал в тюрьму за то, что опустил дядьку в колодец, желая получить у него деньги на свадьбу. Но дядька, латыш-националист ни за что не пожелал родниться с «русской оккупанткой». От страха у старика парализовало ноги и вместо свадьбы несостоявшегося жениха встретила тюремная камера. Вот тогда-то молодой дуре и надо было «ноги сделать», да и забыть вообще о существовании этого человека. Но дуры — они и есть дуры. Самонадеянные фанатки, бегущие за призраком неземной любви. Погналась и она. Стала ждать, переписываться, а потом поступила в институт на учителя начальных классов. Но неожиданно умер ее отец, что повлекло за собой апатию и нежелание что-либо делать в этой жизни. Мать Дины решила бросить учебу и сообщила об этом решении в письме своему заключенному другу. Что ж, она не являлась сильной женщиной и не хотела рассчитывать только на себя, а потому в прямом смысле продалась. Он посылал ей деньги переводами. Конечно, это не были крупные суммы, но вкупе со стипендией вполне можно было шиковать по студенческим меркам. Ведь в советские времена на рубль немалая авоська набиралась.
Обидно другое, что при своих внешних данных, по молодости и количеству приличных мужчин, желающих с ней познакомиться, мама Дины могла и не принимать крохи от зека, этим самым подписывая себе приговор. Лишь к старости, беззубая, седая, более чем скромно одетая и неухоженная женщина, признает, какую ошибку совершила, пойдя на контакт с этим человеком. Но, как правило, к этому времени остается лишь пожинать плоды своих опрометчивых поступков.
Свадьба состоялась в тюрьме. Памятная фотография на фоне «Белого лебедя» и колючей проволоки. Многие девочки любовно рассматривают свадебные карточки своих родителей. Загс, ресторан или венчание в церкви. Дина тоже рассматривала свадебные фотографии. Но единственное, что ей хотелось сделать, так это отрезать папу от мамы, но для этого пришлось бы повредить мамино изображение. Поэтому она закрасила отца черным фломастером и провела между ним и матерью ярко-красную полосу. У Дины никогда не срабатывал голос крови, присущий родственникам, несмотря на то, что статной фигурой, высоким ростом и классическими чертами лица она полностью пошла в отца. С мамой она ездила к папе на свидания и бежала к нему навстречу, чтобы обнять и поцеловать папочку, потому что так было нужно. Но почему-то в детском сердечке поселялся недетский холод и вкупе с ним отвращение. Тогда она не знала, что это… С возрастом это чувство неприязни к отцу усилилось. С каждым выходом его из заключения оно становилось сильнее и тогда Дина начала понимать, чем объясняется ее состояние. Она ненавидит своего отца, потому что он… ненавидит ее. Осталось яркое воспоминание 4-хлетнего ребенка, которое настолько сильно вклинилось в память, что затмевает собою последующие.
Пьяный отец, задрав рубаху, тычет себя в пуп острым ножиком и орет маме и бабушке: «Суки! Вы меня любите?!» При этом глаза его навыкате, губа отвисла и лицо красное, как у беса с картинки. И на это смотрит маленький ребенок, одной рукой держащий бабушку за подол юбки, а другой прижимая к груди лошадку-палочку (раньше пользовались спросом такие лошадки, то есть резиновая мордочка одета на палку, а сзади крепился хвостик). Потом, отшвырнув нож в сторону, папочка хватает мать поперек спины и с воплями: «Вон из моего дома!» пытается выволочь ее на улицу. Хотя дом не его, так как был выделен матери как учительнице школьной управой на постоянное проживание. В этот момент Дина оторвала голову лошадке и, обнажив заостренный конец палки, направила его в живот папаши, четко сказала: «Отпусти маму или я тебя убью!» Отшвырнув жену, невменяемый мужик переключил свое внимание на дочь. Поднятая за воротник пальтишка Дина со всего размаху шмякнулась о стену. Ей совсем не было больно, стало так хорошо и с высоты потолка она удивленно посмотрела на маленькую девочку, которая лежит на полу и не шевелится. «А почему на ней мое пальтишко, а в руке моя лошадка-палочка?», — подумала Дина, но тут дико заорала бабушка и стало очень-очень больно, особенно голове и она поняла, что лежит на полу. Потом папочка ушел и что-то такое натворил, почеле чего приехали «дяди-ангелы» и забрали его. Кто же были эти дяди? В глазах ребенка сверхсуществами, вершащими добро, были обыкновенные милиционеры, выполняющие свою работу.
С этого дня Дина стала мечтать, чтобы мама вышла замуж за дядю-милиционера и обязательно с пистолетом. А когда мама поинтересовалась у назойливой дочери, зачем ей так нужен этот пистолет, Дина ответила просто: «Когда папа выйдет из тюрьмы — дядя его застрелит!» Но обидно другое — мать, имея высшее образование и опыт работы в школе с детьми младшего возраста, не уделила внимания психическому состоянию собственного единственного ребенка. Она терпеливо ждала своего мужа, прощала его, возила ему передачи и упрямо верила — родной отец незаменим. С каждым разом, покидая зону, папочка становился хуже и хуже. Перед тем как сесть в последний раз, понавез погостить своей родни: алкаша-астматика брата и трех племянников. Не поддается описанию последующее. Бабушка просто боялась лишний раз пройти по кухне, мать не хотела идти домой с работы, а Дина просто впала в состояние сомнамбулизма. А взору представала «дивная картина»: папаша со своим братцем сидели под столом (рядом валялись стулья) и кормили друг друга с ложки, при этом громко распевая латышские народные песни. К тому же, в довершение этого зрелища они дружно мочились через штаны на пол и умиротворенно дремали в лужах собственного «производства». Племянники же являли собой более спокойную, но не менее противную картину, валяясь по углам в живописных позах, оглашали стены громким храпом. Но в конце концов более молодые оказались более совестливыми. Отмаявшись после похмельного синдрома и «разув» глаза на все происходящее, двоюродные братцы засобирались восвояси, пожалев малознакомую свою сестричку. Ну а папочке пришлось увозить своего чахоточного родственника. Увы, этого ему мало показалось. С сильного алкогольного опьянения папочка отправился крушить дачный поселок неподалеку, за что был пойман с поличным и осужден на 5 лет. Племянника отпустили за неимением достаточного количества улик. Но перед тем как этому произойти, папочка совершил непростительное зло. Сильно разбушевавшись с перепою, захотелось ему показать своей доченьке, как выдавливаются глаза и ломается челюсть — на ней же. Его страшные грубые пальцы были уже в миллиметре от ее лица, но его племянник, будучи трезвым, ударил его, а так как удар оказался достаточно сильным, папочка, потеряв ориентацию, со всего маху саданул стоящую рядом плачущую бабушку. Человеку, возраст которого уже свыше 85-ти лет, согласитесь, падать опасно. И бабушка, оглушенная ударом такой силы, повредила позвоночник. Дина при помощи двоюродного брата с трудом перенесли дико кричащую бабушку на кровать, а папочка шел сзади, громко хлопая в ладоши, пел похабные песни и смеялся. А когда устал от «веселья», сказал: «Что, старая б…, притворяешься?! Заткнись, а то замочу!» Бабушка, превозмогая боль, стихла, но на ноги так уже никогда и не поднялась. После того, как папочку арестовали, Дина с мамой не могли надолго оставить дом, потому что к их возвращению бабушка часто лежала на полу, упав, неудачно поворачиваясь на кровати, и плакала от холода и своей беспомощности. Обездвижить в пьяном угаре жизнелюбивую, подвижную старушку, которая так любила покопаться в огородике и похозяйничать у плиты, имеет ли это оправдание? Сестра матери приехала из Калининграда и забрала с собой покалеченную бабушку. Она же ее и похоронила.
5 лет отсидки прошли, и папочка вернулся из заключения, запрограммировав свое гнилое нутро, именуемое душой — больше туда не возвращаться. Вот тогда-то Дина и осознала, что ад на земле как понятие имеет основание считаться таковым в реальности. Будучи сильным и дееспособным, папочка не собирался устраиваться на какую-либо работу и в конце концов нагло заявил, что материнская пенсия — его деньги, потому что он выучил жену для себя и не женился на какой-то там колхознице, чтобы говно месить. Но в кого он превратил учительницу? Признаюсь, что некоторые так называемые колхозницы имеют вид более благообразный, чем нынешняя учительница-пенсионерка. Нет, не пьет она и не курит, но глаза и манеры выдают в ней запуганное, нервное, беспомощное создание. А была-то красавица.
Папочка просто побоялся связать свою жизнь с обычной сельской женщиной, потому что та, в свою очередь, бояться бы его не стала. Да ее сорвавшимся быком-то не напугаешь! А вилы в бок поганому мужику засадить — так это запросто. Поэтому и выбрал он женственную, хрупкую и беззащитную, которую впоследствии можно будет ломать и калечить, подстраивая под себя. Но кое в чем папочка все-таки просчитался. Дина уродилась в него не только лицом и фигурой, переняла она от родителя еще кое-что — желание ломать. Она тоже оказалась способной на это. Но сия деталь возникла в ней по отношению к единственному человеку — ее отцу. Маленькая девочка выросла, а вместе с ней выросла ее ненависть. Побои, оскорбления, нацеленный на нее топор, разрубленный стол, разбитое о порог ее любимое настенное зеркало с отцовским «благословением»: «Пусть твоя жизнь так же разобьется». Обвинение в том, что она не имеет желания обзаводиться потомством и семьей, обвинение в том, что она живет и из-за этого он не может манипулировать своей женой. Все это слилось в единую чашу лопнувшего смирения и хлынуло через край.
Дина поняла, что хочет его смерти. Ей стали сниться кошмары, в которых она каждую ночь убивает своего отца, выбрасывает труп, а он воскресает и с диким хохотом начинает стучать в двери и окна, требуя его впустить. А наяву он ломился в ее жизнь, изрыгая страшные слова. Полоумное, грязное, лживое и смрадное существо, рядом с которым в девушке, к ее ужасу, стала пробуждаться звериная сущность, закон которой один: «Убей сам, чтобы не ждать, когда убьют тебя». Она подходила к спящему папочке, сжимая в руках здоровенный топор и хотела раскромсать его лоб, неприкрытый одеялом. Но ее глупое, женское и слабое сердце начинало так бешенно колотиться, что к ней пришло осознание горькой правды — убив эту мразь, она тут же упадет на его труп от разрыва сердца. Нет, конечно, не от жалости. Каким-то образом голос крови все-таки здесь проявил себя. Итак, что нужно слабой женщине в решении этой проблемы, не имея средств ни на киллера, ни на хорошего адвоката? В случае Дины ей понадобился мужчина более сильный и более страшный, чем ее отец. И случай такой подвернулся.
По объявлению папочку устроили на хутор работником, где он, отработав четыре дня, взял чужой велосипед и смотал оттуда, чтобы продать краденое транспортное средство за 15 латов. Велик никто купить не отважился, а владельцем данного велосипеда оказался именно такой мужчина, который в тот момент был так нужен Дине. Такая связь граничит с риском. Это как ядовитая кобра в руках держащего ее. Она ужалит того, кого нужно, но и тот, кто ее держит, от этого не застрахован. Хотя в тот момент выбора не было. Человек тот ощутимо помог. Папочка в страхе ретировался, хотя целый год делал попытки зацепиться за теплое местечко. Ему пришлось уйти, а Дина увидела его с другой стороны. Жалкий, лживый, грязный и злой старик, которого никто не боится, кроме ее и матери. Вот уже более двух лет папочка бомжует и жить бы спокойно, но есть одно очень существенное НО. Папочка до сих пор является законным супругом своей жены и к тому же, именно на этом основании его нельзя выписать из квартиры. И хотя данная квартира приватизирована на имя Дины — выселить отца без официального развода возможным не представляется. Вся беда в нехватке нужных средств на осуществление этого процесса. К тому же, волостное самоуправление чуть ли не насильно требует внедрения этого деградированного кадра в семью, мотивируя общепринятыми государственными законами, но не учитывая закон совести, по которому этот человек просто не имеет права на место в доме своей дочери. А как обидно было выслушивать депутатов, которые так пекутся за спившегося, деградировавшего и абсолютно бесполезного для общества да и для них самих человека! В то же время подобной заботой они буквально втоптали в грязь его дочь, которая с недавних пор нашла работу по душе и для этой работы ей просто нужна спокойная обстановка в доме. Творческий труд приятен, но он не состоится, если рядом будет существо, именуемое отцом, но отравляющее жизнь.
Например: 1. Папочка пьет одеколоны, духи и дезодоранты — значит, все это придется прятать под замок. 2. Папочка мочится под себя, может, и чего поболее… 3. Папочка без умолку разговаривает и трепет всякую чушь. 4. Пачки чая на сутки папочке не хватает. Перечислять дальше? Не стоит марать бумагу, но пунктиков за 20 наберется.
И вот добрые депутаты стали распекать жестокосердную жену и злую дочь за такое бессердечное отношение к живому человеку! Да и не преминули они отметить, что обитель творческой личности на данный момент более чем в ненадлежащем виде. Что ж, и это вполне объяснимо — все, что можно было вынести из дома хорошего — папочка вынес. Единственная раритетная вещь в доме — статуэтка из бронзы с выгравированным именем G. Gregore, была сдана за гроши в антикварный магазин ради литра водки хорошего качества. Осталась загадкой подлинная цена этой статуэтки, которая в первые же дни была кем-то приобретена. А вообще у папочки была привычка дарить родне и знакомым украшения жены и вещи дочери, а взамен приносить из гостей то чемодан, полный щенят, то поношенные кирзовые сапоги.
Интересная картина складывается. Человек ни Богу, ни черту не угодный, оказывается далеко не безразличен членам волостного самоуправления, а его дочь, у которой только начинает складываться жизнь, их жалости и внимания не заслуживает. Хотя, с другой стороны, местные власти понять можно, они видят лишь жалкого человека, а вот его подлинная сущность ими не изучена, отсюда и такое истовое самаритянство. «Отцу не место в моей жизни!», — сказала Дина, то же самое она сказала и волостным депутатам и участковому. «Предпочту отсидку в тюрьме, но не позволю отцу снова переступить порог моего дома!», — и она явно не шутила.
Здесь речь идет о жизни семьи – если Дину посадят за убийство, то ее мать не перенесет удара и скончается, ее друг просто сопьется, так как не сможет жить в этом доме, любимых Диной животных (а их у нее немало) пристрелят за неимением хозяев или забьют соседи. Так что хорошего, спрашивается, можно ждать от людей, которых мы сами избираем в депутаты, а в трудную минуту и помощи у них не допросишься. На суд, чтобы развести стариков, нужны кое-какие средства, но кроме укора в бессердечности, большего Дина и ее мать от депутатов не услышали. Семья, где только начал воцаряться мир, может в один миг исчезнуть благодаря тому, что опущенному гаду, который стал таким по собственной вине, должно быть предоставлено место в доме его дочери. Лично мне очень жаль Дину, и я надеюсь, что читатели «Миллиона» тоже проникнутся к ней состраданием и морально поддержат ее в беде. Ей это очень нужно.