Людмила Вавинска: как я была «под колпаком» у КГБ 9

А у меня с Китаем связаны далеко не лучшие воспоминания, ведь именно из-за него я чуть не лишилась студенческого билета и чуть не получила билет «волчий».

Пожар! Пожар! Выглядываю за дверь: весь коридор студенческого общежития в густом дыму. Мимо пробегают вьетнамки и кубинки с какими-то ведерками и тазиками. Иду на крик, чтобы посмотреть, в чем дело, попутно натыкаясь на таких же заспанных и ничего не понимающих людей.

Загоревшийся мусорный бак первым обнаружил  отец одного из студентов, приехавший к сыну погостить. По заводской привычке он встал в пять утра, вышел покурить и увидел на общей кухне открытое пламя. Огонь уже медленно полз  по стене, выкрашенной масляной краской. Мужчина бросился за огнетушителем, но все противопожарные средства, как водится, не работали. Тогда он стал звать на помощь.

Иностранцы при пожаре вели себя по-разному. Немки  в накинутых на плечи шубах, с собранными чемоданами, стояли между этажами. Ждали, что будет дальше. Жителей африканского континента как ветром сдуло. Чехи, болгары и венгры спокойно спали и на предупреждение отвечали – закончится, расскажите! Несколько русских парней, молча, стояли у дверей кухни, смотрели на огонь, курили.

Спасла нас приехавшая пожарная машина. Все вздохнули с облегчением, но для меня, как старосты этажа, неприятности только начинались.

На следующий день ко мне пришел человек в строгом черном костюме. Он попросил соседок по комнате выйти, а сам уселся на стул. Коротко оглядев наше бедное студенческое жилище, он произнес:

«Плохи твои дела, товарищ старшая по этажу. Вчера в остатках сгоревшего мусора был обнаружен цитатник Мао Дзедуна. И это накануне съезда Партии! Ты понимаешь, что это значит?»

 «Нет», - пролепетала я, лихорадочно вспоминая, были ли среди студентов китайцы -  вроде не было…

«Это диверсия! И мы должны найти диверсанта. Ты должна сказать, кто принес цитатник в общежитие? Кто среди ваших говорил о Мао Дзедуне? Может кто-то Партию ругал или критиковал?»

Так как ответов на эти вопросы я не знала, они повторялись снова и снова. Допрос (а сейчас я понимаю, что это был именно допрос) длился несколько часов. Ничего так и не добившись, человек в черном ушел. Но на другой день появился опять. «Беседа» началась с еще более жестких позиций. Мне давали понять, что, если я не «помогу», то жизнь у меня будет очень невеселая. Уже через полчаса такого разговора мне захотелось закричать, расплакаться и убежать. Но каким-то десятым чувством, переданным мне прошлыми поколениями, я понимала: от этого будет еще хуже. Надо всё выдержать и не сорваться.

Три дня длились эти мучения. Наконец, человек ушел, пообещав мне отчисление из университета и «волчий» билет («тебя никуда не возьмут на работу, никуда!»)

Спасли меня кубинки. Прознав о моем возможном отчислении, они не побоялись пойти в партком ЛГУ и сказали там, что если меня отчислят, они будут обращаться в международные правозащитные организации.

Меня оставили в университете, но наказали: выгнали из общежития, лишили повышенной стипендии и поездки в Берлин с группой студентов-отличников.

Впрочем, я была рада и этому. Через полтора года я закончила ВУЗ и попала по распределению в небольшой городок  Даугавпилс.

***

В 80-тые годы на производствах вовсю создавались социологические службы. На Заводе приводных цепей я была единственным специалистом в этой области, и директор распорядился выделить мне отдельный кабинет.

Однажды ко мне вошли кадровик и незнакомый человек. Кадровик представил его по имени-отчеству и быстро ретировался. Без особых предисловий человек в строгом костюме сказал: « Мне тут нужно будет поговорить с одним-двумя. Наедине. Так что пойдите пока в цеха. Погуляйте».

Он взглянул на меня в упор, и я увидела тот самый холодный и колючий взгляд, который был мне знаком со студенческих лет.

«Гуляла» я довольно часто. В кабинет заходили и выходили то подавленные, то озабоченные люди. И стало казаться, что тайная жизнь завода бурлит не меньше его обычной работы.

Как-то раз куратор (как он себя называл) пришел на утреннюю заводскую планерку.

«Литература бывает морально ущербной и идеологически вредной, - начал он свое выступление. – Вот кто из вас слушает радиостанцию «Свобода»?» Начальники цехов напряженно молчали.

 «Ну да, ну да…- вдруг согласился он. – Но если у вас есть интересующая меня информация – милости прошу!»

Чем занимались эти люди? Какую систему они строили? Как в нее вписывались другие? Какие секреты мог содержать завод, всю территорию которого я знала, как свои пять пальцев? Это осталось для меня загадкой.

Огромная машина поглощала средства и людей, не производя ничего полезного. Как можно было пойти туда работать добровольно, в мирное время? За каким длинным рублем погнаться?

***

Он был аспирантом института, талантливым математиком. Мог заниматься наукой или разрабатывать новые технологии и тоже жить неплохо, но он пошел в КГБ. И дослужился до капитана.

Я знала его жену. На мой недоуменный вопрос она отвечала: «Там больше платят!».

Потом Союз рухнул, но система не забыла своих. Я встречала его – дородного бизнесмена, занимающегося то ли нефтью, то ли газом. Потом он получил гражданство Латвии, хотя не имел на это никакого права, как кадровый сотрудник иностранной разведки.

А потом, увидев, что все идет как по маслу, он пошел во власть. И тут попал в поле других интересов. Его вычислили. Нашлись друзья-товарищи, подтвердившие его прошлое. Следствие, прокуратура, суд. Еще не все точки над «и»  поставлены, но от греха подальше, он сдал депутатский мандат и уехал в США, к детям. Они там уже давно, благополучно выросли и  адаптировались  в «морально ущербной и идеологически вредной» среде.

Он иногда ставит в сеть фотографии: улыбчивый отец семейства с веселыми детьми и внуками.

***

Теперь на Латвийском телевидении идет обсуждение, что должно быть в здании бывшего КГБ – музей или гостиница. Все говорят о прошлом. Но ничего еще не кончилось.

Кто-то и сейчас, и в нашей стране ищет под чужой подушкой цитатник Мао Дзедуна. Пишутся стальным пером  на белой бумаге черные списки. И боятся депутаты раскрыть мешки КГБ, боятся увидеть там свою фамилию или имена своих друзей и родственников. Потому что самое ужасное и противное, что может быть в человеческой среде – это предательство.