Уроки мастерства

…Когда я опустил руку в карман, то обнаружил в нем конверт. Мастер вернул задаток за не вовремя сшитый костюм…


А как костюмчик сидит!


Анекдот такой был. В магазине мужик костюм примеряет, а костюмчик-то, как говорится, «не сидит» – и сделан сикось-накось, и пуговицы не на месте. Продавцы ему: «Вы спинку-то откиньте, правое плечо чуть разверните и приподнимите, вот складочки и ушли, и пуговицы сели на место. А теперь левую руку согните, вот и рукав не кажется длинным… Штанина длинновата? А вы колено-то правое согните… Ну, красота». Пошел мужик – припадает на правую ногу, спина откинута, одно плечо выше другого, одна рука прижата к телу, другая – в локте согнута, на отлете. Вдруг слышит: «Смотри, урод уродом, а костюмчик-то как сидит!..»

Случалось и мне таким уродом из «Мужской одежды» выходить. К счастью, жена моя – большая умелица, все-таки бывшая манекенщица, – модельером была. Но пока она порола, перешивала, укорачивала да примеряла, вертя мною как манекеном, выслушивал такое про мою не слишком стандартную фигуру и заодно и про мой характер, что удивлялся, почему ж она за меня замуж вышла? А когда ей надоело отвечать на этот вопрос, она отправила меня в ателье к своим бывшим коллегам Герману и Левину, договорившись, что они сделают из меня хотя бы на вид нормального человека.

Доверяй мастеру!


Герман был закройщиком, Левин славился мастерством вставлять рукава и вшивать воротник – такая была специализация. Много лет работали они в паре, хотя более разных людей и представить трудно. Словоохотливый Герман едва доставал мне до плеча, от почти двухметрового Левина я больше трех слов не слышал. Пока Левин обмерял меня, я пересказал Герману подсмотренный в журнале желаемый фасон. Тот же, толком не дослушав, заявил, что следить за модой – это его проблема, моя же – вовремя приходить на примерки, так как он ценит свое время. Потом я так и не понял, зачем приходил в примерочные, там же манекен стоял, я оказывался вторым.

«Ну как?» – спрашивал Герман. «Мне кажется, борт можно было бы пошире», – высказывал я свое мнение. «Левин, вы слышите? Ему так кажется». Левин обходил вокруг меня и бросал: «Я думаю, не надо». – «Я тоже так думаю, – говорил Герман и опять спрашивал меня: – Ну как?» И я заявлял, что карман мог бы быть пониже. «Левин, вы слышите? Ему кажется». И Левин опять обходил вокруг меня и опять говорил, что ему так не кажется.

От того изумительной работы костюма уже, как говорится, и следов не осталось, а я помню преподанный урок: «Доверьтесь, молодой человек, мастеру. Вы думаете, Карден, Хуго Босс или Слава Зайцев сами шьют свои модели? Нет, они лишь рисуют, а шить доверяют мастерам». И еще Герман назвал нескольких московских звезд, специально приезжавших к нему и Левину: на сцене те, конечно, мастера, но в ателье – они мастера. А мастер мастера всегда поймет. Такой вот урок получился – доверяй мастеру.

Почему вы хотите быть похожи на шпану?


Однажды я оказался в кресле престарелого парикмахера – времени не было ждать другого – и начал привычно объяснять, мол, виски – прямые не высоко, здесь – сделать покороче, здесь – оставить, чтоб затылок не торчал, пробор – вот так. А в ответ вместо привычного «сделаем»: «Вы же похожи на приличного человека, а хотите, чтобы я сделал из вас шпану. Давайте так, я сам вижу, где и что надо снять или оставить». Сердито засопев, он расстелил на столике белоснежную салфетку и начал раскладывать инструмент – ножницы, бритву, машинку, щетки, расчески. И каждую штуковину протер смоченной одеколоном ваткой. Господи! Да такого я в парикмахерских уже лет двадцать не видел, а в современных салонах о такой гигиене и понятия не имеют! А мастер, обмотав меня не современной нейлоновой, а белой и – о, чудо! – накрахмаленной простынкой, начал… нет, не стричь – священнодействовать с моей головой. И между делом я узнал, почему нельзя «здесь покороче, а здесь оставить», и что у меня вполне приличный затылок, а какой длины оставить бачки, он прекрасно видит сам. И еще добавил, что стрижет уже так много лет, что видел разные моды и понял, что всегда модно то, что идет клиенту, – тут мастеру подсказывать не надо.

Когда слово – золото


А как-то мне преподали еще один урок мастерства. В тот раз жена отправила меня в «Балтияс модес» на Калькю, там сейчас кафе «Ностальгия». Попасть туда было труднее, чем достать в разгар сезона путевку в Пицунду – самый модный в те годы курорт, а костюм мне нужен был уже через неделю. Мы обговорили с мастером все вопросы, и на первой примерке я отдал ему конверт – аванс за сделанную в срок работу. А на следующий день он позвонил и перенес очередную встречу – осенняя непогода его достала, загрипповал, в общем, в срок не получится. Но забирая готовый костюм, в благодарность за потрясающую работу я протянул мастеру второй конверт – за качество и красоту. «Нет, – сказал он. – Я не сдержал свое слово». А дома, демонстрируя жене и дочке обновку, я обнаружил в кармане пиджака свой первый конверт. Мастер вернул мне задаток – свое слово он ценил дороже моих чаевых.

Профессионально занимающихся каким-то делом, овладевших ремеслом людей хватает. А не каждый ремесленник становится мастером. Ремесленник работает как бы по шаблону, мастер еще и душу вкладывает, как тот старый парикмахер, раскладывавший инструмент на накрахмаленной салфетке – вот это мастер!

«Космонавт тоже хорошая работа!»


Впрочем, однажды услыхал отповедь: «Я не мастер по ремонту обуви, я сапожник! – заявил пожилой уже хозяин крохотной мастерской. – Понапридумывали, понимаете ли, профессий – мастер машинного доения, оператор парового котла, специалист по очистке территории… Будто бы доярка, кочегар или дворник плохо звучит». И пока мастер, то есть сапожник, менял набойки на моих башмаках, я слушал его «мысли вслух», как он сам выразился. Дескать, если ты стыдишься своего дела, брось его, поищи профессию с более благозвучным названием. Потому что дело свое надо любить, иначе мастером не станешь, а оставаться ремесленником уважающему себя человеку вроде как не пристало. Еще же я узнал, что всяких портачей и бракоделов сапожниками называет тот, кто и свою профессию не уважает, и сути сапожного мастерства не понимает. А суть его, оказывается, – делать людям приятное, творить добро. Вот ведь как завернул!

Пол мастерской и ближние к рабочему месту полки были завалены моднейшими сапожками и туфельками с отклеившейся подошвой, разбитыми ботинками и прочей дожидающейся ремонта обувью. А вдоль другой – зеркальной! – стены на выкрашенном белой краской стеллаже красовались не только подремонтированные, но и вычищенные сапожки и туфельки, мокасины и ботинки – будто это не сапожная мастерская, а Loretti или Baldinini, говорят, самые модные обувные магазины. Мастер же пояснил, дескать, заказчик должен видеть, что к его обуви, а значит, и к нему здесь относятся с уважением и что его приведенная в порядок обувь выглядит вполне достойно, а значит, профессия сапожника – весьма достойная. «Что ж, лучше нее и нет?» – необдуманно брякнул я. Мастер посмотрел в сверкающее окно и, пожав плечами, сказал: «Ну почему ж? Космонавт, например, тоже хорошая работа…»

Вот так-то! А вы говорите – портной, сапожник… Мастера!