Йохансонс о Йохансонсе
Мне никогда и в голову не приходило, что буду заниматься следствием, тем более в спецслужбе. Мне никогда не нравились фильмы о детективах и шпионах, никогда не любил жить по режиму. Но судьба решила иначе. Не стань я чекистом, скорее всего, остался бы в истории Латвии как активный работник компартии… Например, как Горбунов…
Особыми школьными успехами я не отличался, но в 1956-м закончил Рижский индустриальный политехникум и несколько месяцев до призыва в армию проработал на заводе отца — Автоэлектроприбор. Поднабравшись опыта инструкторской работы в ЦК ЛКСМ Латвии, в 1963 году стал первым секретарем комитета комсомола в Бауске, а еще через пару лет — завотделом в ЦК комсомола.
Жена моя училась в Московском институте физкультуры, но у нее хватило смелости перебраться ко мне в Бауску, где ей пришлось очень нелегко: в Бауске почти никто не говорил по-русски…
Партийный аппарат нуждался в притоке свежей крови, и меня на два года послали в Высшую партийную школу в Вильнюсе, после чего началась моя партийная карьера… Но через год вся жизнь полетела верх тормашками: на бюро ЦК было вынесено предложение послать меня на ответственную работу в Комитет государственной безопасности, а предварительно мне предстояло пройти обучение в школе КГБ. А пока потянулись долгие проверки — меня, жены, всех наших родственников, отца, матери, брата: чем они занимаются, с кем дружат, сколько водки пьют и с какими девушками встречаются. Мне дали понять, что возражать не имеет смысла; если так складывается судьба, то остается только подчиняться… Тем более что при всем моем равнодушии к этой деятельности, привлекал заманчивый диплом юриста. После обучения мне предстояло получить звание майора или подполковника и занять руководящую должность в Комитете.
Шел 1970 год, и на медицинской комиссии нас проверяли едва ли не как космонавтов. Комитету государственной безопасности были нужны здоровые кадры. Переживал я основательно. Еще недавно я был кем-то, а теперь в сорок лет стал обыкновенным школьником, старшим лейтенантом… Пошли лекции, семинары, а по окончании первого года обучения — практика, для которой я выбрал Эстонию, объяснив, что ситуация там похожа на Латвию, где мне по окончании учебы предстояло работать. По возвращении я, получив майорское звание, стал начальником отдела, который отвечал за Ригу. Но шесть работников отдела, отвечавших за миллионный город, были как капля в море.
Почему я написал книгу
Не надейтесь, что в книге будут раскрыты личности шпионов, агентов, информаторов и доверенных лиц. Я расскажу лишь о том, как они работали…
Вот уже много лет картотека КГБ является одним из яблок раздора. Узнав, можно сказать, из первых уст детали, как она перенималась, многие, возможно, изменят свои воззрения и не станут называть всех, упоминаемых в картотеке, предателями народа. Правда за теми, кто говорит: находка того или иного имени в “мешках ЧК” еще не означает, что данный человек сотрудничал с КГБ. Документальные доказательства находятся в российских архивах. Среди агентов и информаторов КГБ были люди самых разных взглядов и убеждений.
Правильно ли сегодня осуждать агента, который не позволял себе предоставлять неверную или лживую информацию и соблюдал законы того времени? Правильно ли осуждать агента, чья информация позволила нейтрализовать преступную группировку и наказать виновных в строгом соответствии с
Уголовным кодексом?
Другой вопрос, если агент оболгал честного человека. Такого и сегодня можно подвергнуть уголовному преследованию. Но чтобы доказать его прегрешения, необходимо исследовать личное и рабочее дела агента. В каком из городов России они хранятся, у меня нет ни малейшего представления — знаю только то, что хранятся они не все вместе. Сама по себе карточка КГБ не является доказательством в глазах общества. Тем более, если на ней нет личной подписи. Для доказательства необходим рукописный текст. Из десяти карточек девять могут быть подлинными, а десятая — фальшивой. Да и данные об агенте, представленные оперативным сотрудником, не могут служить подтверждением сотрудничества с КГБ. Порой оперативный работник может сознательно завести временное дело на какое-то лицо, чтобы намеченного им кандидата не перевербовала другая служба или другое подразделение КГБ…
То, что после краха СССР сотворили с “мешками ЧК” государственные мужи независимой Латвии, позже стало источником огромных проблем для молодых спецслужб нашего государства, с которыми люди не хотели сотрудничать, ибо боялись, что в ходе тех или иных политических игр лишатся и без того слабых гарантий неразглашения. Политики до сих пор не ответили на вопрос, что делать с теми агентами и сотрудниками КГБ, которые продолжили работать на пользу независимой Латвии. Подлых агентов надо разоблачать и судить, но тех, кто работал в соответствии с законом, карать нельзя. Если судить их, то придется призывать к ответственности и тех функционеров компартии ЛССР, первых секретарей, которые политически руководили структурами КГБ, заслушивали их отчеты и принимали решения о тех или иных процессуальных действиях. И в конечном итоге хочу напомнить, что ни одна спецслужба никогда не контактирует с бывшими агентами, потому что четко известно — все они находятся на особом контроле. В КГБ был неписаный закон — как только с агентом прекращали сотрудничество, так все связи с ним незамедлительно прерывались. Это означает, что те, кого сегодня считают чекистами, никакой опасности для нашего независимого государства не представляют. Мне кажется, пришло время пересмотреть спекуляции по поводу наших людей, которые в данный момент являются патриотами независимой Латвии и активно участвуют в строительстве государства. Это соображение тоже является одним из аргументов, почему я решил опубликовать свои мемуары.
…Так сложилась судьба, что мне выпало стать последним председателем КГБ Латвии.
Этот пост я унаследовал в тот момент, когда СССР переживал предсмертную агонию, когда обострились противоречия между Москвой и республиками, когда репутация компартии оценивалась только со знаком минус. КГБ терял свое могущество. Общество, мучаясь от неизвестности, жаждало перемен. И в то же время росло самосознание и самоуважение народа.
Этот исторический катаклизм можно назвать “началом конца”. И в меру своих сил и способностей я постараюсь рассказать о его малоизвестных подробностях.
Растет напряжение
Осенью 1990 года расслоение общества продолжалось. Дискуссии о независимости и моделях развития, о прошлом с коммунистами и чекистами набирали силу. Активизировались и митинги Интерфронта, и антисоветские настроения. В это время прогремели взрывы, организованные неизвестными личностями. Цель их была ясна — дестабилизировать ситуацию. Взрывы раздались у Совета Министров и памятника Ленину, в жилых кварталах, а также у армейских объектов и у здания КГБ.
Было совершенно ясно, что долго такое положение сохраняться не может, что рано или поздно начнутся массовые беспорядки. Но тогда справиться с ними будет куда труднее, а скорее всего, вообще невозможно. Все это сказывалось и на работе КГБ, где начала господствовать нервозность…
При всем старании успокоить подчиненных и объяснить им происходящее, я был бы только рад иметь ответы на все эти вопросы. И политиков, которых я пригласил поделиться своим видением политической ситуации, да и своих людей я старался убедить: если в КГБ произойдет раскол, то без сложностей не обойтись. В таком случае КГБ может объединиться с ОМОНом, с частью работников милиции, а также с “советской” прокуратурой и особыми отделами армии. А поскольку большая часть этих людей носила оружие, то дальнейшее развитие событий могло стать непрогнозируемым — вплоть до гражданской войны. И мне придется нести не столько юридическую, сколько моральную ответственность за пролитую кровь…
Первая кровь
К сожалению, несмотря на все старания нормализовать ситуацию, несмотря на встречи с председателем КГБ СССР Крючковым, она все же пролилась. Все началось в Вильнюсе, где во время захвата телецентра была разогнана демонстрация и погибли люди. Это резко обострило ситуацию и в Латвии, где положение было еще сложнее, чем в Литве. В Риге дислоцировалось командование Прибалтийского военного округа, было много военнослужащих, членов их семей, сильные Интерфронт, компартия и ОМОН, который откровенно поддерживал их обоих. В Риге начали расти январские баррикады, вокруг которых группировались сотни людей — таков был ответ Риги на события в Вильнюсе. И такое развитие событий несколько охладило левые силы.
Мы внимательно наблюдали за процессом на баррикадах: в этой среде у нас было достаточно много своих людей, и каждое утро ко мне на стол ложились оперативные материалы. События развивались достаточно спокойно. И понемногу я стал убеждать Годманиса и Горбунова, что свою роль они сыграли, и жизнь должна войти в нормальное русло. Тем более что надо было обеспечить подвоз продуктов питания.
По всей видимости, эти разговоры стали известны и другим силам, заинтересованным в том, чтобы в Латвии воцарился хаос. Эти силы искали способ, чтобы спровоцировать беспорядки, волнения, вызвать у народа страх перед репрессиями. Скорее всего, они решили, что возникновение хаоса станет великолепной возможностью доказать, что новая власть не в состоянии контролировать ситуацию. С моей точки зрения, именно поэтому в конце января состоялась новая провокация — вооруженное нападение на Министерство внутренних дел. Логика развития этого процесса свидетельствовала, что инцидент спланирован с целью обострить оперативную и политическую ситуацию в Латвии, вызвать в обществе огромный резонанс и волнения и таким образом вынудить президента СССР покончить с мятежниками.
Воскресным вечером я находился дома, разбирая бумаги и одним ухом слушая музыку, как вдруг в семь часов эту мещанскую идиллию нарушил звонок от Рубикса. Он, переводя дыхание, сказал, что произошла провокация против ОМОНа и что задержаны трое гражданских лиц, которые оказались охранниками Народного фронта. У него есть видеозапись. Прокурор Латвийской ССР уже дал санкции на их арест. И вообще, он мне звонит, чтобы я дал указание поместить арестованных в наш изолятор. Я ответил, что в такой спешке и при таких обстоятельствах принимать решения не могу, что должен сам посмотреть материалы и прокурорскую санкцию — и пока их не увижу, решать вопрос не буду. Едва только положил трубку, понял, что начинается очередная провокация.