Говорят, из вагонов московского метро собираются убрать надписи «Выхода нет». Заменив их на что-нибудь менее депрессивное. Акция затратная, но несложная. А вот можно ли убрать табличку «Выхода нет» из российской истории? Разомкнуть ее заколдованный круг, раз за разом возвращающий страну к одним и тем же коллизиям и оппозициям, чередующий пассионарные рывки с катастрофическими спадами, оттепели - с заморозками, большие надежды - с тотальной безнадегой? Или - и вовсе нету никакого круга, никакой мрачной кармы и почти мистической обреченности? А есть только ряд неверных выборов, компенсировать которые вполне возможно - сделав верный? Двум полярным моделям русской судьбы, российского исторического процесса оказались так или иначе посвящены два потенциальных «интеллектуальных бестселлера» осени, уже получивших обильную (и тоже полярную) прессу.
Есть ли у России исторический выбор, кроме привычного «между петлей и удавкой»?
<TABLE WIDTH=220 CELLSPACING=0 CELLPADDING=0 BORDER=0 ALIGN="LEFT">
Эти два немаленьких тома (в одном – 893, в другом – 638 страниц убористым шрифтом, один вышел в почтенной до ветхости серии ЖЗЛ «Молодой гвардии», второй – в издательстве «КоЛибри») обозначили бесспорно главную социально-философскую коллизию актуальной русской действительности. Притом, что формально посвящены абсолютно разным материям.
Первый – биография великого поэта Бориса Пастернака, написанная тоже поэтом (и отличным), романистом, медиа-многостаночником и телеперсоной Дмитрием Быковым. Второй – сборник из 24 очерков «Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от Рюриковичей до олигархов», сочиненный тремя профессиональными историками – Карацубой, Курукиным и Соколовым. Дотошный биографо-литературоведческий опус про опального нобелевского лауреата, ставшего символом советской либеральной интеллигенции (и для нее самой, и для Запада), и дотошная же попытка обозначения исторических «альтернатив» в истории страны, исполненная учеными отчетливо либеральных убеждений, вдруг сталкиваются в одной точке, рождая интригу, важнее которой для русских, кажется, сейчас и нету.
Биография Пастернака быковской работы – в первую голову именно что подробная, любовно (с однозначной симпатией к герою, но без апологетики взахлеб) сочиненная биография. Пастернак и его дар. Пастернак и его коллеги. Пастернак и его женщины. Пастернак и Сталин. Пастернак и «вакансия поэта» – роль «главного поэта эпохи», от которой Борис Леонидович всячески старался уклониться, хоть власть ее одно время и навязывала. Факты, даты, имена, версии. Отличный, очень внятный и живой разбор всех этапных стихов и «Доктора Живаго». Простегивающая толстенный том серия законченных (всегда добротных, иногда – блестящих) эссе о Мандельштаме, Цветаевой, Маяковском, Ахматовой, Вознесенском и Сталине: они здесь становятся «зеркалами», делающими мир вокруг Пастернака объемным, сложным, настоящим. Из Быкова вышел хороший биограф. Но вдумчивый читатель сразу заметит, что, нигде не изменяя корректности, Быков уж очень как-то накоротке со своим героем; что это именно ЕГО Пастернак. Пастернак основательно «додуманный», «доработанный» – не из авторской лени или своеволия, нет, и даже не только по причине личностной близости (которую Быков с БЛП, бесспорно, остро ощущает). Но еще и сознательно. Со злостным публицистическим умыслом.
Поскольку поэт Пастернак, эталонный русский интеллигент (синтетичность, вызванная еврейством, только усиливает эталонность), далекий от православного официоза христианин, максимально амбивалентная – универсальная или компромиссная, назови как хочешь, – культурная гранд-персона, поэт, переживший самый страшный период новейшей русской истории, сделавший немало сомнительных шагов, но не сломавшийся и не утративший своего дара, – он для Быкова идеальный персонаж для проговаривания своей концепции русской истории и поведения в ней личности. В «Пастернаке» властно звучит та же тема, что главенствовала в романах самого Быкова, в первую очередь – в нашумевшей «Орфографии». Просто теперь он – автор весьма популярный, но явно недооцененный, – может сделать это под прикрытием столь массивной фигуры, литературного ферзя, как Пастернак. И Быков использует шанс.
…«Выбирая…» Карацубы, Курукина и Соколова – тоже книга, которая «не то, чем она кажется». Вроде бы тема истории, исторических альтернатив заявлена тут сразу. Однако понятно, что мало-мальски эрудированный читатель, приученный к сенсационным концепциям а-ля Фоменко («Новая хронология»), Бушков («Россия, которой не было») или Суворов («Ледокол» и иже с ним), заваленный грудами фантастической макулатуры, в которых явлена блистающая и могучая альтернативная Россия, ждет очередного бойкого упражнения в сослагательном наклонении. В лучшем случае – упражнения изящного и отмеченного легкой самоиронией профессионалов, сознающих ненаучность подхода. Но, в конце концов, соблазну прикинуть, «что было бы, если…» поддавались такие мэтры, как Арнольд Тойнби – «Если бы Александр не умер тогда», про уцелевшую и разросшуюся империю Александра Македонского, или Натан Эйдельман – «Год 1826-й», про победу декабристов… «Выбирая свою историю» подозрения обманывает. Никаких тебе эпатирующих «альтернативных сценариев». 24 добротнейших очерка про ключевые, по мнению авторов, точки национальной биографии от призвания варягов и Золотой орды до «семибанкирщины» и Путина Вэ Вэ. Включая Смуту, Петра Великого, декабристов, реформы Александра II, николаевские Думы, коллективизацию и пр. Много фактов, много цитат, минимум выводов. «Альтернатива» – лишь намечена: парой фраз, одним абзацем. А главное тут – не то, как именно могли развиваться события, но то, что они могли развиваться ИНАЧЕ.
Для трех историков (идея книги которых зародилась на дискуссиях Клуба региональной журналистики, организованного «Открытой Россией») 24 выбранных ими эпизода – именно «развилки» или, научнее, «точки бифуркации»: этакие стрелки на рельсах истории, точки, в которых роль отдельной личности или случая многократно возрастает и становится возможен исторический выбор, переводящий железную махину закономерности на другой путь. Книга Карацубы-Курукина-Соколова – каталог упущенных возможностей, перечень (наверняка неполный) пунктов, в которых Россия МОГЛА двинуться от самовоспроизводящегося авторитаризма к гражданскому обществу. Могла. И не двинулась. Это 24 шага в сторону от – уверены авторы! – нисколько не гарантированного, но вообразимого, даже маячившего на «горизонте ожиданий» «либерального проекта» – условно-европейского, то есть такого, базовый элемент в котором – отдельная личность с ее правами и интересами.
В этом и авторский пафос, и смысл всей затеи: показать «читателю, что история – поле деятельности человека, который обладает не только разумом, но и свободой воли». Что она, в отличие от браков, не производится на небесах, не программируется безличным фатумом, не высылается монархам и рядовым гражданам в виде скрижалей с предписаниями. Что история создается – всегда, а особенно на переломах, в «точках бифуркации» – нами. Для того, кстати, в книге и последние, самые рискованные главы – про Горбачева, Ельцина, Путина. Конечно, авторы-профи не столь наивны, чтобы пытаться предложить читателю некую «единственно верную версию» еще болезненно неоднозначного, кровоточаще близкого «вчера». Отнюдь. Это именно попытка, филологически выражаясь, «остранения»; наглядный пример того, что и на мутное варево современности можно посмотреть как на процесс кристаллизации будущего граненого камня в ожерелье истории – и пока он еще не отвердел, на процесс этот можно влиять, его можно подправить и направить! И не прибавить к 24 упущенным возможностям гражданского общества еще одну.
…И совсем не те отношения с русской историей у Дмитрия Быкова. Забавно: когда-то он тоже обращался к жанру «исторической альтернативы». Была в 1993-м у него отличная поэма «Версия», начинавшаяся так: «Представим, что не вышло. Питер взят Корниловым (возможен и Юденич). История развернута назад». А дальше – беглый перечень судеб великих поэтов в реставрированной конституционно-монархической России. Все то же, то же, то же! Маяковский, «написав поэму «Хорошо-с!», с отчаянья застрелится в тридцатом», «Гумилев погибнет за Испанию», Цветаева с мужем «погибнут в Резистансе» – другой знак, но та же итоговая сумма: рок свое возьмет. Вывод был: «Мир изменять – сомнительная честь. Не лечат операцией простуду. Как видим, все останется как есть. Законы компенсации повсюду».
Собственно, его концепция русской истории, проговоренная предельно четко в «Пастернаке», к тому примерно и сводится. История эта, по Быкову, предопределена. Она, в пику «линейной» западной, европейской, циклична и четырехтактна (сменяющие друг друга реформаторство-зажим-оттепель-застой) и подчинена законам не социальным, но биологическим (или даже физическим). Каждый четырехтактный цикл (особенно нынче, в ХХ веке, и сразу после) приводит к возобновлению статуса кво с одновременным упрощением, исчезновением всего самого высокоорганизованного и сложного: то же самое – но «второго сорта». Переменить тут отдельная личность ничего не может по определению; полностью подчиниться тупой термодинамике – тоже не может, коли уж она личность (тем более что это в итоге не менее гибельно, чем активное сопротивление). Значит, можно лишь пытаться избрать оптимальную (то есть наиболее достойную и, так сказать, творчески плодотворную) линию поведения. Каковой вопрос Быков и пытается рассматривать, а возможный ответ – тестировать на примере Пастернака…
Не сказать, чтоб быковский подход был так уж беспросветно мрачен: по нему, в тоскливой предсказуемости, в безнадежной неразрываемости русского цикла и прелести свои есть – в конце концов, когда знаешь все наперед, можно, не соблазняясь мишурой, тратить время на главное… Ну и вообще – кто знает, не устоит ли русский «круг», когда европейская «линия» доведет до обрыва или стенки? Но понятно, что человек как «политическое животное» звучит тут куда как менее гордо, чем у трио историков-либералов с их «цепочкой выборов». Какой уж тут выбор – между петлей и удавкой? Точней, между тем, сидеть ли в буран и стужу по избам, в ужасе затворив ставни, или выйти из дому и замерзнуть в сугробе? А с другой стороны – фатализм этот, менее лестный, в чем-то и более обаятелен: хотя бы потому, что более целен, более убедителен. Поди не стань фаталистом, глядя на вечное дежа-вю, бесконечную и беспримерную повторяемость русской истории…
И все же интересно, где мы, так или иначе – русские, нынче: в новой (25-й, 125-й – не важно) «точке бифуркации», в моменте исторического выбора? Или в начале второй («зажим») четверти извечного цикла, в «октябре» не только календарном, но и историческом – осень, падают отмирающие листья, и скоро придет зима… Интересно – да и важно. Пусть и прав был еще один писатель, заметивший: «- Но люди не строят будущее. Они просто живут. Как кораллы. Кораллы ведь не прилагают усилий для постройки рифа. – Но люди-то не кораллы! – Но и сооружается не риф»…