На первом этаже теперь постоянная монументальная экспозиция «Латышское искусство второй половины ХХ века» – 250 работ 150 авторов. На ней затерялись парочка Лениных, чуток крестьян и рыбаков, несколько строек социализма – все как бы по собственной инициативе художников.
А на второй этаж попали работы, заказанные государством к 100-летию В. И. Ленина, победе в Великой Отечественной войне и прочим памятным датам, – 10 картин, 5 скульптур, 4 медали. Заказов было больше, но в фонды Национального музея искусств попали эти. В роли заказчика выступали тогдашние минкульт и художественный фонд.
Смешно, но в то время «правильным» образом человека-труженика и защитника родины в официальном искусстве считалось существо с маленькой головой, но зато с кулаками наподобие капустных кочанов – такой вот пафос. Латвийские наши художники не отставали от тенденции, ваяя и живописуя, экспрессивно обобщая формы, что на деле приводило к откровенной вульгаризации персонажей.
Взять хотя бы полотно Юрия Циркунова «Навстречу революции» (1969) с бегущими на зрителя матросами с рожами уголовников и пистолетами в кулаках. Под стать им две бронзовые композиции Алвины Вейнбахи «Фашизм не пройдет. Мужи» и «Фашизм не пройдет. Жены». «Мужи» и «жены» – не в брачном контексте, а в пафосном. У всех маленькие головы, большие кулаки и совсем уже монструозные ноги.
Картина Джеммы Скулме «Латышские стрелки в Кремле» (1968) – три неуклюжие фигуры солдат со скрипкой, кларнетом и виолончелью – по теме перекликается с десятью годами ранее написанной ее отцом, Отто Скулме, картиной «Ленин среди латышских стрелков» (1957), где вокруг Владимира Ильича расположились стрелки с саблями и музинструментами. И с картиной ее мужа, Ояра Аболса, «Латышские художники в 1919 году» (1969) с совершенно уже марионеточными персонажами.
<TABLE WIDTH=220 CELLSPACING=0 CELLPADDING=0 BORDER=0 ALIGN="LEFT">
Есть и другие знакомые имена: Янис Осис, Вилис Озолс, Улдис Земзарис, Индулис Зариньш… Суть выполненных заказов ясна: показать латышских стрелков поэтами и музыкантами, чистыми душою борцами за идеалы (как у Индулиса Зариньша), оставляя в стороне их кровавый след в истории.
Судя по результатам, не особо-то и лежала душа творцов к госзаказу. Тем не менее за заказы в советское время художники чуть ли не дрались. Они внушительно подпитывали бюджет, причем доставались не каждому, а только тем, кто не лез на рожон, был покладист, считался идейно подкованным и лояльным (или притворялся таковым).
От выставленных картин так и веет равнодушным формальным подходом. Кажется непонятным, почему комиссии вообще принимали такие картины – деревянные фигуры, неправильные пропорции, примитивный подход к теме. Объяснение находится только в обоюдном цинизме и заказчиков, и исполнителей, живущих в таком же цинично формализированном обществе и играющих в общие игры. А картины – всего лишь зеркало этих «забав».
Мораль: как бы ни был творец востребован и популярен, в любые времена он остается «сферой обслуживания». Художник сам должен понимать свое место в меняющемся мире. Сегодня сделал, получил – и завтра не претендуй на роль властителя умов, как это частенько у нас происходит. История сама все расставит по полочкам.