Холокост в Даугавпилсе 1

Президент Латвийской Республики Вайра Вике-Фрейберга в своем вступительном слове на международной научной конференции в Риге в октябре 2000 года заметила, что «Холокост - это одно из значительных событий в истории прошедшего столетия».

К сожалению, эти кровавые, трагические события не миновали и нашего города.
Уже 22 июня 1941 года немецкие стервятники с пугающим ревом пронеслись над Даугавпилсом и сбросили первые бомбы. Через несколько дней гитлеровские войска оккупировали город, и началось чудовищное гонение на евреев.
Наш город издавна славился как центр активного рабочего движения, и в начале 20 века, в самый разгул черносотенных сил, они не отважились организовать еврейский погром. Видимо, это учитывали немецкие оккупанты и их местные прислужники. Поэтому первым злодейским шагом было решено уничтожить мужчин и обезглавить еврейское население. Последовал приказ, чтобы все евреи-мужчины в возрасте от 18 до 60 лет в воскресенье, 29 июня, явились на базарную площадь. Наскоро организованная местная полиция усердствовала изо всех сил, и на сборном пункте собралось несколько тысяч человек. Их погнали к городской тюрьме. Последовал приказ: «Если среди вас найдется десять мужчин, готовых погибнуть ради других, остальным я дарю жизнь». Воцарилась мертвая тишина. И десятки рук со всех сторон поднялсь вверх. Среди них был и раввин Альтер Фукс. Обреченных евреев загнали в тюрьму и позднее расстреливали в садике за тюрьмой. Чудом уцелели считанные люди.
Последовало новое очередное распоряжение: с 15 июля до конца месяца все евреи должны переселиться в отдельное место за Гривой, где для них будет создано гетто. Это была старая цитадель около реки Даугава, которую начали строить в начале 19 века. 30 июля 1941 года местная газета уже сообщила, что Даугавпилс свободен от евреев. На каменной стене появилась надпись: «Гетто для евреев».
Грива тогда не входила в состав города, а считалась самостоятельным местечком. Ее правители решили не отставать от своих соседей. В конце июля на базарную площадь Гривы согнали евреев и под усиленной охраной погнали в гетто. 31 июля староста Гривы сообщил в печати, что Грива свободна от евреев.
Из Краславы евреев в гетто доставили в два приема. Из Вишек евреев загнали в тюрьму, где их «очистили». В гетто пригнали евреев и из других мест.
Узник гетто Яков Расен из Каунаса в своих воспоминаниях «Мы хотим жить», изданных в Нью-Йорке, рассказывает, что в гетто пригнали также евреев из Индры, Илуксте, Ливан, Субате и других мест. Сколько всего собралось евреев в гетто, трудно сказать. Газета «Двинский вестник» сообщила, что в сентябре 1941 года в гетто было более 23 тысяч евреев. Теснота была неимоверная.
Почти все кровавые акции в гетто были осуществлены компактно, продуманно интенсивно – одна акция за другой. Чтобы запугать и устрашить узников, за нарушение установленного жестокого режима стали проводить публичные казни, заставляя при этом присутствовать узников. В гетто было запрещено рожать детей. Кому было можно, врачи тайком сделали все необходимое, чтобы они не подверглись риску стать матерью. Однажды во время проверки карателям удалось обнаружить рожениц с детьми. Из рук этих несчастных матерей нацисты вырвали малюток и выбросили их из окна второго этажа. Они погибли.
29 июля 1941 года с самого утра в гетто приехал усиленный отряд карателей и пришло разъяснение: так как в гетто очень тесно, люди валяются под открытым небом, что особенно тяжело для престарелых, то решено, что для тех, кто старше 60 лет, будет устроен отдельный лагерь в бараках бывшего летнего военного госпиталя, недалеко от Крепости, около Старого Форштадта (недалеко от станции находился летний военный госпиталь местного гарнизона). Длинная колонна стариков покинула гетто. Больных и слабых посадили в автомашину. Ночь старые люди провели где-то в Межциемском лесу, утром их погнали в открытое поле, окруженное со всех сторон деревьями. Перед глазами был длинный, широкий и глубокий ров. И здесь их расстреляли.
2 августа двор гетто снова заполнили полицейские, и вот что было предложено: чтобы создать лучшие условия для прибывших из маленьких местечек, будет создан отдельный лагерь. Не торопили, дали возможность упаковать вещи. Чтобы убедить в достоверности дела и усыпить бдительность обреченных, авторитетный терапевт, главный врач поликлиники Рувен Маркович Гуревич должен был сопровождать местечковых евреев по пути к их новому лагерю. Этот факт несколько успокоил возбужденные головы. Рассказывают, что кто-то из стражников, которому доктор спас жизнь, подсказал доктору, что их ожидает. Яков Расен в своих воспоминаниях рассказывает, что он позднее встретил доктора Гуревича в Рижском гетто, и тот ему сказал: «Я все видел,слышал крики и стоны несчастных людей. Некоторые боролись, как львы, заслоняя своих жен и детей, бросались на убийц с голыми руками, с камнями, боролись до последнего вздоха».
Перед войной в Даугавпилсе было около сорока синагог. Разумеется, религиозные евреи в гетто сразу же приступили к молитвам, Из города принесли молитвенники. Одну из казарм превратили в синагогу. Но затем руководство гетто опомнилось: «Вы собираетесь в свою молельню и просите своего Бога, чтобы он послал на нашу голову страшные проклятия. Этого допустить нельзя». Они заставили Лейбу Эльцофона выкопать во дворе гетто яму, в нее свалили священные свитки, Тору и сожгли. Синагогу ликвидировали.
Вот как выглядели «учреждения» гетто. Руководить внутренней жизнью гетто было поручено комитету, который назначался оккупантами. А инженер Миша Мовшензон был назначен председателем комитета. По происхождению он был из состоятельной семьи. Его отец, инженер Яков Мовшензон, был домовладельцем и хозяином изразцового (кафельного) завода в Гайке.
Убийство евреев вызвало в Даугавпилсе протест. Невзирая на смертельную опасность, многие неевреи помогали своим еврейским знакомым и друзьям чем только могли. Годами они делились с ними пищей и, рискуя жизнью, прятали знакомых. Этих благороднейших, гуманных людей называют Праведниками мира, которые, рискуя жизнью, своим имуществом, в тяжелейших условиях спасали своих знакомых и незнакомых.
17 августа 1941 года в гетто приехала банда высокопоставленных оккупантов в разных разукрашенных униформах. Приказали всем покинуть казармы. Версия была такая: есть необходимость в большом количестве рабочих рук – в районе Крустпилса предстоит выкопать сахарную свеклу. В Крустпилсе был тогда самый большой в Латвии сахарный завод, и в окрестностях города культивировали сахарную свеклу. Поздно вечером длинная колонна покинула гетто. На окраине Межциемса повернули направо. Можно было подумать, что лесная тропинка ведет к станции Межциемс, где ожидают товарные вагоны. Но когда пришли в густой лес, дорога привела к большому полю. Перед глазами появились вырытые ямы и палачи с автоматами в руках.
Вероятно, чтобы смягчить тяжелое впечатление от «нового порядка», газета «Даугавпилс вестнесис» 12 октября 1941 года напечатала статью «Евреи в Даугавпилсе», где совершенно умалчивается о кровавых акциях, чтобы успокоить горожан рассказом о том, что евреям в гетто живется не так уж плохо, что есть работа, функционируют мастерские, ремесленники выполняют заказы, что они обеспечены медицинской помощью, действует больница, зубоврачебный кабинет, имеется восемь врачей, фельдшер, медсестры. В лагере только отмечаются типичные для евреев беспорядок и грязь. Гулять после девяти часов запрещено (как будто в доме отдыха). После появления статьи более двух месяцев в гетто не было акций.
8 ноября утром в гетто приехали каратели. И под разными предлогами вывели опять в Межциемский лес к подготовленной яме.
В архиве сохранился документ, названный «Список жителей даугавпилсского гетто», составленный 5 декабря 1941 года за подписью коменданта гетто. Согласно этому списку, в гетто жили 962 еврея – 537 женщин, 425 мужчин, среди них 212 детей. Возраст 57 евреев превышал 60 лет. А к началу ноября в гетто было около 7 тысяч евреев…
10 ноября 1991 года в Погулянском лесу был торжественно открыт мемориал памяти жертв геноцида еврейского народа и Даугавпилсского гетто.
Залман ЯКУБ.

КАДИШ ПО ПОГУЛЯНСКОМУ ЕВРЕЙСКОМУ РАССТРЕЛУ
Передо мною братская могила.
И каждый год евреи к ней идут.
Все те, кто жив, и у кого есть силы,
Скорбь памяти на свой выносят суд.
Все тихо, а в сердце тревога,
И медленно время течет,
Лежит в Погулянке дорога,
Песок. Здесь ничто не растет.

Вели их сюда под конвоем,
Их гнали на бойню, как скот,
Молитвы мешались со стоном,
И шел обреченный народ.
Быть может, кого-то убили?
По злобе жилище сожгли?
Клинок под лопатку вонзили?
Иль скот у хозяев свели?

Нет. В этом греха не искали,
Вина у несчастных людей,
Одна – принадлежность к народу,
Чье имя мы чтим – иудей.
Согнали. Команда – «раздеться».
Хохочет конвой, бросьте стыд,
Стыдиться не долго придется
За малоприятный ваш вид.

Детишек возьмите на руки,
На уровень правой груди,
И вы избежите разлуки…
Готовься. Прицелиться… Пли.
Их после расстрела зарыли
И, в землю «упрятав концы»,
Расстрелянных вещи делили
Стрелявшие в них подлецы.

Считали, что жертв их не сыщут,
Что рвы будут тайну хранить,
Считали, что их не разыщут,
Считали, удастся все скрыть.
Но их находили. Судил их
В Нюрнберге процесс мировой,
Народы свой счет предъявляли,
Все помня, давили петлей.

Бежала и лица меняла
Фашистская черная гниль,
Но мы их везде настигали,
Тащили на суд в Израиль.
Не скрыться, не спрятаться в мире.
На виллах не жить в тишине,
Ведь к прошлому цепью, как к гире,
Прикованы Раух, Барбье.

А в сорок четвертом и пятом,
Вернувшись в родительский дом,
Евреи с кацетов, солдаты
Учли каждый холмик и ров.
Часть павших, найдя, хоронили,
Надгробием братским почтив,
Других, хоть и их не забыли,
Берег Погулянский массив.

Сюда несут свои глаза и уши
Кто уцелел, кто выжил в те года,
Кто перенес концлагерь, гетто, муки,
Кто лишь случайно уцелел тогда.
О всех погибших память сберегая,
Сама – как память тех прошедших мук,
Как боль живая, Лебедева Хая
Стоит с обрубками своих обеих рук.

Еще не все на месте том бывали,
Страшат иных убитых кости, рвы,
Иные ждут, чтоб их туда позвали
И расстелили на пути ковры.
Еврей, опомнись. Дай всему оценку.
Не дай народ наш на распыл пустить.
Чти мертвых, а желающих снять пенку
Нам надо всем народом укротить.

Еврей, опомнись. Не играй в молчанку.
И в тайне о погибших не рыдай,
А раз единый съезди в Погулянку
И личный долг расстрелянным отдай.
Мы, память чтя трагически ушедших,
Не поднимаем их на пьедестал.
Им нужно, чтобы каждый из пришедших
Являл о них живой мемориал.

Борис КНЯЖИЦКИЙ, президент Даугавпилсского общества Всееврейское Содружество.

05.07.2005 , 12:08

"Миллион"


Написать комментарий

Странно - автор, рассказывая трагическую историю тотального истребления даугавпилского еврейства ни слова не говорит о том - кто те палачи и преступники, творившие все эти зверства и преступления?



Придется дополнить за автора - палачами были вчерашние соседи даугавпилских евреев - латыши, русские...

Их потомки и сейчас живут в Даугавпилсе, однако никому из них и в голову не приходит расскаиться за преступления своих отцов...