После того как мы вкратце ознакомили читателя со структурой и характером деятельности различных отделов Комитета госбезопасности Латвии, впору задуматься, знали ли в КГБ Латв. ССР о приближающемся крахе советского государства, а если да, то как к этому готовились сотрудники этой хорошо осведомленной организации? Были ли попытки спрятать имущество, деньги, архивы? В поисках ответов на эти вопросы нам как нельзя лучше помогут свидетельства очевидцев тех событий.
Вторая серия
Низы — фригидны, верхи — импотентны
“О том, что тучи сгущаются и конец близок, нам стало понятно задолго до 1990 года, — рассказывает Телеграфу последний начальник Рижского городского отдела Комитета госбезопасности Юрис Абелтиньш. — У нас были соответствующие аналитические и информационные подразделения, которые четко прослеживали ситуацию и давали прогноз на месяц-два вперед, и один к одному все сбывалось. Поэтому в последние годы было все ясно. И однозначно понятно, куда мы идем. Конечно, это влияло на качество оперативной работы. Самая главная задача была на тот момент — не допустить экстремизма, кровопролития, чтобы все шло демократическим путем. То есть не препятствовать — таково было указание центра. А мы ведь люди при погонах, что нам партия говорит, то и делаем. Сотрудники понимали, конечно, что могут быть проблемы, и были готовы ко всему. Но никакой паники не было. Многие готовили плацдарм для будущей службы”.
И все же, почему такая мощная структура, как КГБ, призванная защищать безопасность Советского Союза, не смогла обеспечить его сохранность? Оказывается, всему виной известная со времен марксизма-ленинизма революционная ситуация. В интерпретации Яниса Трубиньша она звучит так: “Низы — фригидны, верхи — импотентны”.
“Первая тревожная для органов информация появилась в далеком 1984 году, — вспоминает Янис Трубиньш, — когда для рядовых граждан ничто не предвещало радикальных перемен. Почему сегодня люди в нашей стране так спокойно, без громких возмущений переносят все издевательства и напасти? Это — школа советского человека. Он был терпеливым, бережливым, нередко жил в определенной нужде. Вот когда люди старой школы уйдут, народ в целом изменится. А тогда, в середине 80-х, люди нутром почувствовали слабину верхов. И мы это чувствовали тоже. О том, что в стране что-то не в порядке, свидетельствовали результаты социологических исследований, аналитическая работа. Правда, на тот момент не было ясности, какого рода перемены нас ждут. И здесь нет явной связи с чередой смертей генсеков. Просто есть определенные показатели, как, например, благосостояние населения, удовлетворенность идеологическими постулатами, возможность обеспечения интеллектуальных потребностей, которые определяют состояние общества. И если в ряде направлений наблюдается сбой, это вызывает социально-экономический взрыв”.
Но очевидной точкой отсчета нового времени один из руководителей КГБ Латв. ССР называет конференцию в Юрмале, которую проводил в 1986 году Владимир Познер. По словам Яниса Трубиньша, в 1987-88 гг. понимание ситуации уже полностью оформилось. "Для КГБ стало очевидным, что удержать Советский Союз в формате “единой семьи” будет проблематично, — рассказывает генерал. — Хотя лидеры Латвии и в 1991-м наверняка не знали, как все сложится. Сомневаюсь, что Горбачев действовал осознанно. Наиболее вероятно, что в какой-то момент он потерял контроль над ситуацией: не управлял ею, а шел на поводу у событий".
Либерален не по-чекистски
Что же предшествовало ликвидации КГБ и какая атмосфера царила в органах накануне краха? Об этом, по просьбе Телеграфа, вспоминает Алфред Рубикс, непосредственно занявшийся делами Комитета госбезопасности после избрания его первым секретарем ЦК Компартии Латвии. А произошло это событие в ночь с 6 на 7 апреля 1990 года. В отличие от традиционно тесного сотрудничества с комитетом своих предшественников, общение Рубикса с КГБ, по его словам, в основном сводилось к взаимному обмену информацией: если к Рубиксу поступала подозрительная информация, он просил органы ее проверить. После отмены 6-й статьи Конституции СССР о руководящей роли партии в стране, КПСС перестала заниматься расстановкой кадров в органах, латвийский КГБ уже подчинялся не ЦК, а напрямую Лубянке. Партия и ее руководство находились в состоянии растерянности, весь предшествующий опыт работы не годился для новых условий, а для приобретения нового опыта не было ни времени, ни возможностей.
Косвенно слова лидера коммунистов подтверждает и Индулис Залите: "С середины 80-х годов руководство КГБ СССР не доверяло латвийскому КГБ и серьезную работу на территории Латвийской ССР вело своими силами и средствами. Как рассказывал последний глава КГБ Латв. ССР Эдмунд Йохансон, “постепенно латвийский Комитет госбезопасности начал переориентироваться на внутренние потребности страны”. Не случайно уже в независимой Латвии, когда депутаты Сейма заинтересовались последними днями жизни КГБ, в заключении следственной комиссии появились слова о том, что глава КГБ Латв. ССР был почти членом правительства Годманиса.
О том, что союзный комитет не доверял руководству КГБ Латв. ССР, вспоминает и тогдашний глава МВД Алоиз Вазнис: “Насколько мне известно, Йохансону Москва не особенно доверяла. Некоторые операции проводились без его ведома, а затем уже его ставили перед свершившимся фактом. Так случилось с выдворением шведского журналиста латышского происхождения Кажи. Йохансон об этом инциденте узнал чуть ли не последним. По поводу выдворения Кажи нас с Йохансоном вызвали на заседание Верховного Совета, у нас хотели узнать, на каком основании был выдворен журналист. А Йохансон до этого мне позвонил и сказал, что узнал об этом инциденте постфактум и ему стыдно признаться в этом перед депутатами. Думаю, что Йохансона все же хотели снять, а на его место поставить Яниса Трубиньша. Если бы не августовские события, то так, наверное, и получилось бы. Надо сказать, что Йохансон был не по-чекистски либеральным руководителем того времени”.
Алфред Рубикс также вспоминает, что, выступая на XXVIII съезде КПСС, он высказывал недовольство тем, что во всех трех Прибалтийских республиках произошла замена председателей КГБ. По его оценке, а также по оценке бюро партии, изменения произошли не в лучшую сторону: опытные чекисты, знатоки своего дела и патриоты Союза, были отправлены кто на пенсию, кто в отставку, а вместо них посадили новых и неопытных. "Такой “новый” появился и в Латвии. Это был Эдмунд Йохансон, — рассказывает Алфред Рубикс. — Опыта чекистской работы у него не было, но он был в хороших отношениях с тогдашним председателем ВС Латвии Анатолием Горбуновым, и это обстоятельство сыграло решающую роль. Впоследствии Горбунов занял позицию предательства по отношению к Советскому Союзу, несмотря на то что сам от этого Союза все получил. Горбунов был включен в партийный резерв на должность первого секретаря ЦК КПЛ, его долго растили и готовили, “обкатывали” на Президиуме Верховного Совета СССР — такая тогда была иерархическая лестница. Но все обернулось так, что эту должность занял я". Сам же Рубикс готовился к должности председателя Совета Министров, но после критики “келейного” распределения квартир в доме на ул. Горького, 76, его из Совмина “попросили”. Стали искать подходящую кандидатуру на этот пост, но пока суть да дело — все изменилось, к власти пришел Народный фронт.
Компартия защищается
Вот что рассказывает Индулис Залите о взаимоотношениях партийной номенклатуры и органов: “В положении об агентурном аппарате КГБ записано, что в отдельных случаях допускается вербовка членов компартии. Но как правило строго оговаривалось, что все выборные должностные лица в партии, комсомоле, профсоюзе, местных советах вербовать запрещено, а если они все-таки ранее были завербованы, то их следует вычеркивать из картотек и всю информацию о них уничтожать. Такова была форма защиты компартии от КГБ. И если все-таки требовалось завербовать коммуниста, то на это надо было получить разрешение у Бюро КПЛ. И какой после этого тогда был агент?
А поскольку партийная номенклатура занимала все значимые посты и владела информацией, а вербовать ее было нельзя, среди них существовал институт доверенных лиц. Он никак не оформлялся. Таким лицам не присваивали кличек, лишь записывали их инициалы. Должность также не указывалась”.
Вторая линия защиты компартии заключалась в “улучшении” руководящего состава КГБ так называемыми “парашютистами”. Из партийного руководства выбирали людей и посылали на двухгодичные курсы, чтобы человек “въехал” в специфику и мог претендовать на руководящую должность в КГБ. Приходил запрос в райком или в ЦК на двух кандидатов. Именно таким методом в “систему” попал и Эдмунд Йохансон. Он прошел обучение и одно время проработал начальником Пятого отдела КГБ Латв. ССР, а потом — заместителем председателя.
Когда предыдущий председатель Зукулс уходил на пенсию, началась борьба за власть: комитетчики хотели поставить “своего” — Трубиньша, который из опера вырос до заместителя председателя, а ЦК имел свои виды на высокое кресло и давил по всем своим каналам. Для этого тогдашние партийные лидеры Янис Вагрис и Анатолий Горбунов ездили в Москву. В итоге им удалось отвоевать кандидатуру Йохансона. Однако до последних дней существования КГБ он так и не стал авторитетом среди сотрудников комитета.
По словам Трубиньша, кадровый вопрос Йохансона интересовал мало. Он привык к тому, что председателем КГБ всегда было политическое лицо, а заместителем — профессионал. Такая ситуация Трубиньша полностью устраивала, если верить его словам.
Оглядываясь назад, Трубиньш приходит к выводу, что и по сей день в мире не было и нет такой сильной спецслужбы, как бывший КГБ. “В значительной степени причины нынешних бед, и конкретно терроризма, заключаются в отсутствии мощных спецслужб, — считает он. — Любая спецслужба защищает интересы общества. А если происходят теракты, значит, плохо защищает”.
Информация спасла Латвию
Трубиньш и сегодня убежден в том, что КГБ защищал интересы общества. “Политика определяет государственный строй, а спецслужбы защищают интересы общества — конечно, через политиков”. Да, КГБ Латвии в начале 90-х находился в подчинении у КГБ СССР, но Янис Трубиньш уверен, что нашим чекистам удалось предотвратить массовые беспорядки, кровопролитие и в конечном итоге — гражданскую войну в Латвии, а такая угроза реально существовала.
Главная заслуга комитета, по его мнению, заключалась в информационном обеспечении. “Мы не участвовали ни в каких силовых разборках. Мы снабжали и левых и правых информацией, которая предотвратила эксцессы. Предостерегали и тех и других, чтобы не было стычек, — рассказывает Янис Трубиньш. — Помните события 15 мая у Верховного Совета? Так вот, ситуацией тогда управлял не Верховный Совет, а Комитет госбезопасности. Он не дал определенным силам проникнуть в здание Верховного Совета и не дал разгореться массовым беспорядкам, хотя было известно, что в толпе имеется холодное оружие. Благо, на тот момент ОМОН был еще управляемым”.
Согласен с этой точкой зрения и Индулис Залите: "КГБ Латв. ССР своей основной задачей на последнем этапе своего существования поставил недопущение кровопролития. И чтобы смягчить обстановку, они “сплавляли” информацию из Народного фронта в Интерфронт, и наоборот. В политику они старались не вмешиваться. Когда в 1991 году в Риге произошла серия взрывов, целью которых была дестабилизация обстановки в стране, КГБ вычислил организаторов и нашел возможность надавить на них, чтобы взрывы прекратились.
А организовывали эти взрывы военные — ГРУ Генштаба Вооруженных сил СССР".
Панические настроения
Алфред Рубикс вспоминает, как в начале 1991-го он единственный раз присутствовал на собрании личного состава КГБ и даже выступал перед офицерами. Он говорил о том, что происходит в стране: как член Политбюро и народный депутат Советского Союза он многое знал и о многом догадывался. Почувствовал тогда Рубикс и некоторые панические настроения среди личного состава, а ведь в зале присутствовали высшие офицерские чины.
По всей иерархической лестнице, вплоть до Москвы, было согласовано: лучше, чтобы в Бюро КПЛ входил не председатель КГБ, а его заместитель Янис Трубиньш. А на заседания правительства Латв. ССР должен был ходить глава местного КГБ Эдмунд Йохансон. И он, несмотря на то что находился в прямом подчинении КГБ СССР, принимал участие в работе правительства, которое на тот момент уже собралось отделяться от Советского Союза. Любопытно, что даже после восстановления независимости в 1991 году, когда правительство Годманиса распределяло новые автомобильные номера среди членов Совмина, один из номерных знаков достался и Йохансону. Это, кстати, потом боком вышло самому Годманису.
В 1990 году общество Латвии четко разделилось на две части: “за” и “против” независимости республики. После принятия Декларации о независимости 4 мая 1990 года водораздел прошел и по органам власти. Как вспоминает Алфред Рубикс, до Бюро КПЛ всю информацию с заседаний комитета доставлял Трубиньш. Руководство комитета осуществлялось без влияния партии, поскольку КГБ ей уже не подчинялся, а участие заместителя председателя КГБ в работе бюро было для компартии лишь способом получения информации, не более того.
Продолжение сериала во вторник, 7 декабря
Завещание Штирлица
Кому досталось наследство КГБ в Латвии?