Мы говорим по-криевиски 4

Об этом «Час» побеседовал с Татьяной Викторовной Лигутой, русистом, доцентом отделения славянских языков и литератур филологического факультета ЛУ.

«Очень большая ринда»

Как часто в русской речи вы используете латышские слова? «Сегодня я такую ринду отстояла!», или «Я хотел бы узнать остаток на моем конте», или «Сколько стоит «Зелта зивтиня»?» – это уже нормальные фразы у русскоговорящих латвийцев. Латышские слова так плотно вошли в нашу речь, что порой бывает затруднительно заменить их русскими. Что это, слова-«оккупанты» или одна из особенностей языка русской диаспоры в Латвии?

- Влияние одного языка на другой – это естественный процесс, – считает Татьяна Викторовна Лигута. – Было бы странно, если бы наш русский язык был таким же, как в России, ведь мы живем в Латвии, где постоянно звучит латышский язык и есть такие явления, которых в России нет. И они должны как-то называться. Не придумаем же мы для этого свое русское слово! Скорее используем латышское. Например, мы даже не задумываемся о том, что «лат» – латышское название денег. Это слово, которое мы все употребляем и даже не задумываемся о том, что оно латышское.

Русская речь в Латвии пестрит кальками с латышского языка. Вот, например, «самоуправления» – существительное во множественном числе, которое нам приходится слышать и использовать самим. Когда мы печатаем его на компьютере, оно обязательно будет подчеркнуто красной линией, что говорит о том, что слово написано грамматически неверно.

В русском языке есть слово «самоуправление», но оно обозначает способ управления, а не орган, как у нас в стране. И потому в русском языке это слово употребляется только в единственном числе. Под влиянием латышского оно меняет значение и легко употребляется нами в форме множественного числа.

Такие аббревиатуры, как PVN, SIA, VOAVA, DNNL, VID, KNAB, CSDD, и многие другие укрепились в русской речи так, что приходится напрягаться, чтобы вспомнить их по-русски. Ведь для этого нужно сначала расшифровать ее по-латышски, потом перевести полное название на русский и уж только потом образовывать русскую аббревиатуру. Ну и кто в устной речи будет проделывать такую сложную процедуру? Проще сказать по-латышски. Особенно если мы уверены, что собеседник нас поймет, ведь мы находимся в одинаковой языковой ситуации.

Если аббревиатуры мы используем в латышском варианте, потому что нам так проще, то почему же мы не спешим переводить многие другие слова? В разговоре русскоговорящих юристов мы чаще услышим ligums, а не «договор», или rokas nauda, а не «задаток».

- Юристам приходится иметь дело с документами на латышском языке, и латышские термины так входят в обиход, что проще сказать их по-латышски, нежели по-русски, – объясняет Татьяна Викторовна Лигута. – И когда в разговорной речи им приходится подбирать нужное слово, то в памяти быстрее всплывает латышский вариант, так как он чаще используется.

Если взрослые люди в основном заимствуют то, что нужно им по работе, то молодежь по большей части тяготеет к латышскому жаргону.

В советское время влияние латышского языка на русский было меньше хотя бы потому, что латышский язык знало меньше народа. Им меньше пользовались в официальной сфере. Тогда латышские слова русскоязычные люди употребляли больше как инкрустацию, украшение. Частенько можно было услышать: «Ну и шаусмас!» вместо «Ужас какой!». Латышское слово в русском предложении могло придать высказыванию более яркое звучание. Но пользовались такими приемами сознательно, понимая, что это чужое.

«Какой красивый dzenis!»

Сегодня использование латышских слов происходит неосознанно. Мы вставляем в свою речь латышские слова неосознанно, практически не отдавая себе отчета в том, что они чужие. Это уже не инкрустация, а интерференция, то есть наложение одного языка на другой.

Вот интервью на радио с русскоязычным человеком: «Наша организация старается работать по принципу агентуры одной остановки». Наверняка если бы кто-то указал этому господину на ошибку, он бы поправился, потому как русское слово живет в его памяти.

Но бывает, что и не живет… Школьная реформа уже дает первые плоды. Ребенок, изучив параграф по природоведению, уже не знает, что птица, которую он знает как «дзенис», в его родном языке звучит как «дятел», а крупное животное с рогами – «олень», а не «бриедис». Попросите школьника пересказать по-русски параграф из учебника по биологии, и, скорее всего, он расскажет вам об «инфузорияс тупелите», а не об инфузории туфельке.

- Происходит вот что: ребенок где-то слышал русские названия, знает латышские, но он не знает, какое из них относится к птице, которую он видит. Таким образом, школьник в полной мере не овладевает ни латышским, ни русским языком, – считает Татьяна Викторовна. – Получается уже не двуязычие, а вытеснение одного языка другим, и это накладывает свой отпечаток на восприятие ребенком мира. Мы много говорим о том, что задача школы дать ребенку знания. Но кроме этого, одна из важнейших задач школы – дать ребенку представление о мире, которое лежит в основе личности человека. А картина мира складывается в нас исключительно на родном языке. Если же окружающий мир ребенок представляет по-латышски, то у него формируется латышский менталитет.

- Я за двуязычие и за билингвальное образование в школе, но оно должно быть Билингвальным, тогда оно обогащает личность. Возможно, это нереально, но я все-таки надеюсь, что что-то можно с этим делать. Прежде всего родители, школа, сами дети должны знать, чего они хотят: или полностью перейти на латышский язык и таким образом ассимилироваться, или оставить русский как язык семьи, или все-таки сохранить русский язык как родной язык и как язык культуры. Если они выбирают последнее, тогда мы должны сознательно прилагать усилия. И только все вместе: родители, школа, учителя.

- Школа должна осознать, что сохранение русского языка – это ее шанс на выживание. Ведь чем русская школа отличается от соседней латышской школы? Только тем, что она хранит русскую культуру, русский язык. Если она все это утратит, то зачем тогда вести ребенка в русскую школу, если можно отдать его в латышскую и получать полностью образование на латышском языке?

Школы должны следить за речью ребенка не только на уроке русского языка. Я не говорю, что за ошибки в работе по биологии нужно снижать оценку, но по крайней мере всегда нужно указывать, отмечать ребенку, где он допустил грамматическую ошибку. Когда-то в советское время это называлось единый орфографический режим: все то, что написано в тетради, должно быть написано правильно. Добиться этого, конечно, трудно.

Как отмечает Татьяна Викторовна Лигута в своем докладе «Состояние и перспективы русского языка в Латвии», языковые меньшинства всегда проходят один и тот же путь, состоящий из трех этапов:

преобладание национального одноязычия,

преобладание двуязычия – преобладание одноязычия на языке большинства,

последний этап завершается вымиранием языка.

Указанный путь может проходить с разной скоростью, возможно и движение вспять. Но лишь при изменении государственных границ и превращении меньшинства в большинство.

Помимо внешних факторов в сохранении языка существенную роль играют внутренние: желание или нежелание народа пользоваться языком, уровень развития национального самосознания. Смена языка происходит тогда, когда народ готов отказаться от своей идентичности.

На сегодняшний день положение русского языка в Латвии можно считать устойчивым. Останется ли оно таковым, во многом зависит от языковой политики государства, сохранения образования на русском языке, а главное – от желания самих русскоязычных сохранить свою идентичность, язык и культуру.