Творец и власть

До объективности еще далеко
— В Риге вы встречались с директором Театра русской драмы Эдуардом Цеховалом. Речь шла о сотрудничестве?
— Цеховал заинтересовался моими пьесами, и мы договорились, что рижане что-то выберут, а потом уже обговорим условия постановки. Я предложил вашему театру свою пьесу “Хомо Эректус”. Когда начали репетировать “Хомо Эректус” в Театре сатиры, то первый актерский состав по политическим соображениям перессорился весь. И часть исполнителей отказалась играть, считая, что это слишком задевает их демократические чувства. Я одному из них говорю: “Но вы же в постмодернистских пьесах играете такие кошмары, и вас это не задевает”. Он отвечает: " У постмодернистов все вроде как понарошку. А у вас — на самом деле". Вот сила действительно реалистической драматургии.
— После развала СССР деятели культуры заговорили о том, что пора “социалку” оставить прессе и телевидению, а искусству вернуться к разговору о вечном.
— Это лукавство. Пока нужно было страну будоражить, эмоционально и идейно готовить к развалу — не уставали ни от остроты, ни от политизации. А как только цель была достигнута, все то, что сейчас называется грантами (те же гастроли и премии) и раньше давалось за нагнетание страстей, как по мановению волшебной палочки стали давать именно за “любовь к вечному”. Мол, ну обобрали 90% населения, и что же теперь делать? Вот пусть народ пока к этому привыкнет, а мы давайте пока о вечном… И любая проза (особенно драматургия) или кинематограф, которые дают честный социально-исторический анализ, встречаются в штыки. Я постоянно с этим сталкиваюсь. Например, в экранизации моего романа “Замыслил я побег…” по личному указанию Константина Эрнста вырезали все социально и политически острые сцены.

Слово Путину
— Вы хотите сказать, что все это лишь охранная система для существующего порядка вещей?
— Безусловно! И отсечение любых точек зрения, не входящих в систему либеральной моноидеологии, — это ведь не государство делает. Я недавно был на встрече с президентом Путиным и работающим при нем Советом по правам человека (я в нем состою). Там произошел любопытный диалог. Владимир Познер обратился к Путину с упреком: государство стало активно влиять на информационную политику, журналисты вынуждены замалчивать факты, это ведет к тому, что зрители перестают уважать журналистов и верить им. Пусть, мол, государство уйдет с телевидения, пусть телевидение будет общественным… То, что ответил Путин, оказалось очень точным диагнозом.
Я услышал примерно такой ответ: “Вам перестали верить не сейчас, когда государство пытается восстановить хоть какое-то влияние на средства массовой информации. Вам перестали верить, когда вы помогали олигархической растащиловке и несли в эфире дезинформацию. А сейчас государство наконец-то пытается войти с журналистским сообществом в режим нормального диалога, который существует во всем мире”.
— По-вашему, государство может стать гарантом равного доступа различных политических и духовных направлений в эфир?
— Да, такой парадокс. Когда государство во времена Ельцина ушло оттуда, тогда и был сделан отчаянный и, наверное, неправильный шаг: в 93-м люди пошли к Останкино требовать возможности выступить в эфире (а сейчас забывают о том, что тогда люди пошли не захватывать Останкино!). И их просто расстреляли. Сейчас — и особенно на московском ТВЦ — появилась возможность прозвучать в эфире другим точкам зрения, не только либеральным. Хотя до объективности еще далеко.
Все решает читатель
— Мне попалось весьма своеобразное поздравление Юрия Полякова с 50-летием. Там вас называют конъюнктурщиком и провинциалом, который таких же провинциалов тянет в “Литературку”. Вы же окрестили своих оппонентов — либералов и постмодернистов — разрушителями и маргиналами. И что же дальше?
— Это нормальная литературно-политическая борьба. Конечно, они замолчат тот факт, что я находился в очень жесткой антиельцинской оппозиции в течение 10 лет. Хотя у меня были возможности стать любимцем либеральной публики гораздо большие, чем у других. Повесть “ЧП районного масштаба” вообще считалась предтечей перестройки. Но для меня был важен не личный успех, а развитие событий в моей стране. И за мою статью “Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!” закрывали “Комсомолку”, потому что это была единственная статья, в которой негативно оценивался расстрел Белого дома.
Что касается провинциалов — московская эстетская тусовка называет так тех деятелей культуры, которые ориентируются на традиционные ценности. Если хотите — на русскую идею. Но ведь все решает читатель. Мой новый роман “Грибной царь” еще только в производстве, а издательство уже завалено заказами от магазинов. Каждая идеология имеет свою мифологию, в которой очерняется оппонент и облагораживаются свои.

Тень на плетень
— Вы ратуете за “созидательный реванш” России. Но что можно требовать от народа, который всегда был обманут? Тут и элементарную любовь к порядку привить трудно.
— Это вечная тема. Народ полюбит порядок, когда каждые 20-30 лет не будут меняться правила игры. Только народ начал привыкать к советскому порядку, как объявили, что это был беспорядок. И так далее… К сожалению, значительная часть творческой интеллигенции в эти годы работала над созданием комплекса национальной неполноценности. Причем вот человек вроде хочет только хорошего. Он пишет очерняющие книги, ставит очерняющие спектакли. А потом выясняется, что у него вся собственность уже давно на Западе, дети там учатся, и сам он подбирает крошки, чтобы уехать.
— Но иногда человек очерняет, чтобы, поставив правильный диагноз, бороться с социальной болезнью…
— Да, я сам писал о неуставных отношениях в армии и так далее. Но вот режиссер снимает фильм к 60-летию Победы и в нем какие-то частности обобщаются и абсолютизируются, и армия победителей подается как сборище дебилов, мародеров, проходимцев. Но это же неправда! Попробуйте в Америке или во Франции снять такой фильм! А у нас некоторым не важна судьба страны. Им важно, как их оценят на Западе…
Меня очень любили все западные университеты, приглашали на лекции — пока я был автором “ЧП районного масштаба”, “Ста дней до приказа”. Но как только я начал писать публицистику и сатиру на либералов — перестал быть интересен! Идет жесткое геополитическое противостояние. После крушения биполярного мира Америка повела себя как жесткий геополитический гегемон, нетерпимый ни к каким инакомыслящим. Но писатель, который ждет приглашения на чтение лекций в Йельском университете, этого никогда не скажет. А вот я говорю совершенно откровенно. Кстати, я вышел из состава ПЕН-клуба. Не могу видеть, как мои коллеги наводят тень на плетень только потому, что знают — лишь только они вспомнят о геополитических и национальных интересах России, их тут же перестанут приглашать на все мероприятия ПЕН-центра.