Виктор Ольжич: Путин и Прибалтика: спор о словах? 1

После резкой реакции МИД и президентуры Литвы стало понятно само основание разгоревшегося спора, который так серьезно омрачает отношения между Россией и государствами Прибалтики. Речь идет не столько о конкретном историческом событии, сколько вообще о самом подходе к истории. Прибалтика придерживается взгляда, что история должна осуждаться, в то время как заявление В.Путина свидетельствует о нежелании осуждать историю, а о попытке ее объяснять. Такой подход к истории воспринимается в штыки, ибо трактуется как оправдание тех или иных действий сторон, субъектов исторического прошлого. Нужно ли, однако, любую попытку объяснения действий исторических субъектов воспринимать как абсолютное оправдание этих действий? Одно ли это и то же: объяснение и оправдание?


Именно так, как попытка Путина оправдать аннексию Прибалтики, как “нежелание признать оккупацию” (заглавие материалов в литовских СМИ вроде “В.Путин не хочет признать оккупацию Литвы”), и поняты слова президента России о сложившейся на время подписания пакта ситуации в Европе и в мире. Между тем прямых заявлений о том, что Россия “оправдывает” аннексию Прибалтики и сам договор Молотова-Риббентропа в заявлении В.Путина нет. Поскольку В.Путин пытается не осуждать, а объяснять историю (понятно, акцентируя не те моменты, которые акцентирует для себя Прибалтика), кажется само собой понятным, что он ее оправдывает. Но никто не ставит вопроса, насколько оправдывает, как оправдывает и оправдывает ли вообще? Конечно, существует естественная логическая связь между объяснением и оправданием (объяснение всегда в чем-то оправдывает, ибо исходит из невозможности изменить то, что имело место), но прямой связи, пока не сказаны прямые слова об оправдании действий исторических субъектов, нет. В интервью В.Путина есть немало указаний на то, что речь идет о “о контекстном”, объяснительном, а не абсолютном (вроде “правильно сделали, что оккупировали”) “оправдании”: “на все надо смотреть в контексте исторических событий”, “с целью обеспечения своих интересов и своей безопасности на западных рубежах Советский Союз пошел на подписание этого пакта Молотова – Риббентропа с Германией. Вот если в этом контексте мы будем смотреть на проблему, которая сегодня выпячивается, то она смотрится совсем по-другому”. Тут пока что нет и тени абсолютного оправдания пакта (есть лишь “контекстно-объяснительное” оправдание), а говорится об игре по законам того времени, в которую должны были играть не только СССР, но и западные страны, подписавшие мюнхенское соглашение с Гитлером.
Но, может, это оправдание имеется в следующих, пожалуй, самых острых словах В.Путина, которые, наверно, больше всего и задели прибалтийскую сторону: “Часто вспоминается, скажем, пакт Молотова – Риббентропа, в результате которого как бы произошел сговор между Советской Россией, Советским Союзом и гитлеровской Германией, и в последующем была аннексирована Прибалтика”. Видимо, больше всего подействовало слово “как бы”. Если бы его не было или хотя бы “как бы” стояло не в том предложении, что и последующие слова об “аннексировании”, то все было бы в порядке. Но из употребления этой частицы можно сделать разные выводы. Литва делает вывод, что речь идет о не признании В.Путиным факта сговора, оккупации. Так ли это? Из семантического анализа текста это не вытекает с очевидностью. Что можно утверждать, исходя из этого текста, так это то, что В.Путин точно не признает самих слов “сговор”, “оккупация”. Не о словах ли, в таком случае, идет спор? Может, проблема отношений между Россией и Прибалтикой – чисто лексическая, в словах? Говорят ли, скажем, о “сговоре” западных государств и Гитлера, которому отдана была на растерзание Чехословакия? Наверно, для этой ситуации употребляются несколько иные слова.

В пользу тезиса, что речь, быть может, идет не о сущности, а именно о словах, говорит и следующий факт. Совсем недавно произошла встреча президента В.Путина и президента Эстонии Арнольда Рюйтеля в Москве. На этой встрече “коль речь зашла о пакте Молотова-Риббентропа, Арнольд Рюйтель вспомнил, что в 1989 году Верховный совет СССР осудил это соглашение, и намекнул Путину, что Россия в качестве преемницы Советского Союза могла бы сделать то же самое. Путин не возражал” (газета “Молодежь Эстонии”, 21 января 2005 г.). Эстонское радио тоже пересказывает свидетельство самого А.Рюйтеля, которому В.Путин заявил, что “нет проблем”, Россия как преемница Советского Союза готова этот пакт “аннулировать”. Правда, и здесь В.Путин ни разу не упоминает слово “оккупация”.

Понятно, что за нежеланием России согласиться с употреблением таких слов как “оккупация” стоит нечто более глубокое – ее несогласие представать в образе “оккупанта” (что вовсе может не означать отказа признать сам факт введения войск в соседнюю страну и лишения этой страны суверенности – речь, опять же, может идти лишь о терминах, а этого не понимают!). Это несогласие исходит не только из несколько другого взгляда на историю, но и из ряда сугубо психологических причин, о которых мы более подробно скажем ниже. Но теперь хочется поставить простой вопрос: предложить соседу спустя более полстолетия после по-разному интерпретируемых событий образ “оккупанта”, и в то же время надеяться на дружественные, доверчивые отношения с ним – не является ли это нелогичным, психологически неосуществимым? Однако именно в этой плоскости Прибалтика пытается почему-то строить – и результат налицо – отношения с Россией (не учитывая, по крайней мере, психологии: а реальная политика должна, в том числе, исходить и из психологических факторов, в чем и сущность дипломатии: настоящие дипломаты и должны быть искусными психологами). Но тем более не оправданной такая “борьба за слово оккупант” выглядит, если учесть, что все было вовсе не так просто, в ситуации, когда мир был разделен между тоталитарными режимами и те готовились к схватке. В этом мире человек был ничто.

Вернемся к теоретическим выкладкам. Вопрос сложный, но, по крайней мере, ясна разница между признанием истории каковой она была и не признанием ее. Именно такие обвинения в оправдании зла путем попытки объяснять историю в свое время выдвигались немецкому мыслителю Гегелю, который построил свою философскую систему, интерпретирующую историю как развитие абсолютного духа, исходя из объяснительной, а не осудительной позиции. Из того, что он признал реальность сакральной, то есть подлежащей признанию, ему затем вменялось в вину оправдание германского гегемонизма, “освящение” германского монархического государства и т.д. Между тем речь шла не о политике, а о философе, который ничего прямо не оправдывал, просто у него был объяснительный взгляд на историю. Это, в своей глубине, вопрос не политический, а мировоззренческий: должны ли мы признавать историю или не признавать ее. Гегель говорит, что мы не можем не признавать того, что было. Если что-то было, то факт бытия может быть объяснен действием каких-то причин, его вызвавших с необходимостью. Значит, этот факт оправдан, самим бытием. Это не путинская, а просто иная мировоззренческая позиция, идущая от Гегеля и в более глубокие времена. В Прибалтике царит сегодня другой мировоззренческий подход: что было, того не должно было быть. Нужно не объяснять, а осуждать то, что было. Поэтому когда В.Путин начинает что-то объяснять, это идет вразрез с прибалтийским мировоззрением и вызывает бурную реакцию: почему, мол, идет объяснение, а не осуждение (“осуждение без объяснений”: ибо, по определению, любое объяснение уже элиминирует позицию осуждения!).

Проблема в большой степени, таким образом, – в самой категории объяснительного, а не осудительного отношения к истории. Если вообще мы что-нибудь пытаемся объяснить, этим самым мы во многом и его оправдываем (но это не то же самое, что оправдывать прямо и в прямых формулировках). Такова природа любого объяснения: объяснение означает анализ фактов, приведших к тому или иному решению, событию. В.Путин фактически говорит, что пакт был подписан потому, что в ситуации, когда западные государства подписали с самим Гитлером мюнхенское соглашение, открыв Гитлеру путь на Восток, СССР начал искать защитные средства и, в свою очередь, стал договариваться с нацистским правительством. Так была создана “буферная” зона из стран Прибалтики. С точки зрения руководителей СССР того времени, таким образом делалась попытка договориться с хищником, как это сделали точно то же в Мюнхене (западные страны пытались “поддобриться” под Гитлера, ошибочно полагая, что таким образом смогут избежать агрессии). Так вот, было это или нет? Пытался ли СССР путем пакта и введения войск в Прибалтику не просто кого-то порабощать, а лишь обеспечить свою, в виду вполне возможного захвата Прибалтики Германией, безопасность? Если было, что СССР болела голова не Прибалтику поработить, а самому устоять, то в чем провинился В.Путин, сказав о том, что было. А в том, говорит прибалтийская сторона, что, признав факт истории, он не добавил к объяснению – осуждения, осуждения “оккупации Прибалтики”, как этого от него ждали. Да, не добавил. Но ведь это – почему Россия не хочет признавать себя “оккупантом” – уже во многом другая проблема, которую и нужно обсуждать отдельно (частично мы уже на нее указали, а ниже проанализируем особо).

Рассмотрим реакцию МИД Литвы вблизи. Реакция МИД Литвы очень хорошо демонстрирует принципиальное мировоззренческое разногласие и корень омрачившего соседские отношения конфликта. В ответ на путинское заявление о том, что пактом Молотова-Риббентропа СССР пытался защитить интересы своей безопасности в сложившейся ситуации, МИД Литвы заявляет: “Однако защитой своих интересов нельзя оправдать аннексии другого суверенного государства”. Тут мы и видим воочию, в какой не продуктивной плоскости проходит дискуссия между Россией и Прибалтикой: эта фраза свидетельствует, что Прибалтика в принципе принимает объяснение о том, что СССР защищал свои интересы, однако в заявлении В.Путина она не находит осудительного момента. Это и решает исход дела. Фактически Прибалтику удовлетворил бы лишь следующий ответ: “СССР защищал этим пактом интересы своей безопасности – правда, при этом пришлось ввести войска в Прибалтику, оккупировать ее, мы это осуждаем”. Думается, при таком заявлении не только не последовало бы никакой реакции МИД Литвы, но и вообще литовско-российские отношения резко перешли бы в стадию резкого потепления.

Однако, повторяем, это уже совсем другой вопрос, почему Россия не хочет произнести этого заклинательного слова, “аннексия”, “оккупация”, которого от нее так ждут и не могут дождаться государства Прибалтики. Давайте, наконец, попытаемся ответить на этот загадочный вопрос. И здесь мы, кроме вышеуказанных “объективных” причин, должны, наконец, рассмотреть и субъективные. Здесь философские размышления нам не помогут, на помощь опять же нужно призвать психологию. Прибалтика так долго и так упорно, так эмоционально требует (именно требует) от России произнесения этих слов, что для России стало как бы уже и делом чести этих слов не произнести. Ведь большую политику осуществляют живые люди, которыми руководят те же законы психологии, что и поссорившимися и не желающими уступить друг другу соседями по дачному участку или супругами. А к тому же они должны отражать и учитывать эмоции и комплексы своих граждан, своих избирателей. Если кто-то думает, что комплексы есть лишь у литовцев или эстонцев, а их нет – и огромных – у русских в России, то он очень ошибается. Фактически эти комплексы и создают опасные заторы в отношениях. Поэтому так важно их, при строительстве отношений, с обеих сторон учитывать, а не игнорировать. Обходить, а не вызывать к жизни. Тогда бы политика и была реальной и конструктивной, а не эмоциональной и пустой. Мудрой, а не безответственной.

Мы видим, что фактически отношения между Россией и странами Прибалтики сегодня строятся во многом вокруг этого факта, вокруг борьбы за слова. Фактически и последнее заявление МИД Литвы сводится к тому, что Литва ждет от России произнесения этих слов. Слов – и не более того. Вот будут сказаны слова – и отношения сразу станут нормальными. В психологической плоскости речь фактически уже идет не столько об истине (что такое историческая истина вне интерпретаций?), сколько о том, кто кому “покорится”. Как дополнительный аргумент Литва указывает на признание факта оккупации в договоре между Россией и Литвой, подписанного Б.Ельциным. Апеллирует к решению Верховного совета СССР, пакт в свое время осудившего. Но когда речь идет об амбициях, то такие апелляции кажутся непродуктивными. Ведь сегодня это стало делом принципа: или победит Прибалтика, которая добьется когда-нибудь от России подтверждения “факта оккупации”, или Россия, “ради принципа”, – не уступит. В смысле слов. Она будет снова и снова “объяснять” события тех лет, но сакральных слов об “оккупации” не произнесет. Потому что, сказано, дело принципа. Потому что не хочется называть дошедших до Берлина солдат “оккупантами”. Потому что в этом есть много несправедливости, которую не видят и не хотят видеть зациклившиеся на словах определенные силы в Прибалтике (да и как это вообще возможно, чтобы человек, проливший кровь на войне с фашистами, да и вообще любой человек, взял и сказал сам о себе “да, я, извините, оккупант” – слишком себя человек любит, чтобы размазать по стеклу: вопрос стоит, учитывают ли эти силы законы элементарной человеческой психологии, которые делают любую борьбу за слова бесполезной). Потому что, наконец, страна обладает самолюбием, комплексами и так далее. Все, кажется, происходит по психологической схеме: чем больше вы от нас будете требовать, тем упорнее мы это будем отрицать. Так ведь и есть. В этой ситуации, конечно, России больше подходит гегелевское объяснительное отношение к истории как к сакральному, что она и осуществляет.

А кроме того нужно учесть и следующие реальности: будут ли когда-нибудь в школах России обучать российских детей тому, как их отцы и деды “оккупировали” Прибалтику? Что, дескать, вот какие ваши предки, “оккупанты” они? Реально это? Тяжело понять, в каком мире живут те в Прибалтике, которые надеются на то, что видение истории из Прибалтики станет видением истории в России, вплоть до согласия с теми же терминами и словами. Да не будет такого никогда! Слишком разные судьбы, характеры, мировоззрения. Ведь это не мир реальности, ждать, что другой станет тобой. Пора признать, что другой не похож на тебя. Каждый себя понимает лучше, чем судящий его. Умение сосуществовать – это умение предоставить другому быть собой и уж потом, на почве признания реальности другого (со всеми его комплексами и своей правдой), искать общий компромисс. А не так, чтобы у меня есть моя правда, и моя правда должна стать твоей, а иначе ты мне враг до гроба. Такого не бывает. Кто видит реальность, тот не будет ни такого требовать, ни на такое надеяться. Сегодняшняя реальность совсем другая, чем ее воображают, и если на требовании нереального строить отношения, то это означает их не иметь или иметь их в том виде, в котором имеем.

В самом деле, есть определенная воля со стороны Прибалтики, заключающаяся в желании заставить признать жителей другой страны “нашу правду”, поскольку это и есть “единственная правда”. Но реальность такова, что “моя правда” может не быть правдой другого человека. У другого человека, “с другой стороны”, “своя правда”. Но что такое эта “моя правда”? Такая ли уж она объективная, или все-таки во многом и субъективная вещь? В понятие “правды” входят не только такие якобы сугубо объективные вещи, как “исторические факты”, как это пытаются преподнести, но и акценты и нюансы интерпретации исторических событий (без которых “фактов” просто не существует!), а еще больше – амбиции, старые раны, желание реванша, чувство достоинства, самолюбие, чувство униженности. Это целая бездна человеческой души. Так что когда две “правды”, две такие души-бездны сталкиваются непосредственно – скажем, русская и литовская – то они друг с другом найти общий язык не могут. Так и лбы недолго разбить. Загонять на этом основании, ради слов, отношения в тупик, в который они чуть ли уже не загнаны? Спасает положение ум, который заставляет отступить от навязывания друг другу своей правды и или оставляет вопрос в стороне, или ищет компромиссные решения (компромиссные, удовлетворяющие обе стороны формулировок, как они, скажем, были же найдены в конкретном вопросе калининградского транзита). Это и есть мир, а не война.

Следующий вопрос: какое значение этот спор вокруг исторических событий имеет для наших современников? Соседям нужно решать огромное количество проблем, многие интересы, особенно в экономической сфере, у России и Прибалтики совпадают. По большому счету никакого отношения к сегодняшним насущным проблемам тот факт, произнесет или нет Россия сакральные для Прибалтики слова, не имеет. Так можно пререкаться еще многие годы, что, безусловно, только ухудшит возможности решения проблем и скажется отрицательно на жизни простых граждан обеих стран. Не исключены ведь и какие-то резкие движения. Настоящее может быть поглощено прошлым, многолетним разбирательством исторических завалов. Именно из этого исходило мировое сообщество, когда почему-то решило законсервировать статус-кво и не поднимать такие проблемы, как “оккупация” Советским Союзом Кенигсберга, законность или незаконность послевоенного устройства мира вообще. Никто сейчас не сравнивает и карты довоенной и сегодняшней Европы, по какой линии когда-то проходила граница, и кому “в действительности” та или иная земля принадлежит (а ведь можно было и эти вопросы точно так же поднимать и на этом строить отношения: можно себе вообразить, что бы сегодня из себя представлял в таком случае мир). Потому что понятно: именно из копошения в историческом прошлом, в старых ранах, в разбирательстве и накачивании амбиций, в поглощении прошлым настоящего – и начинались все мировые войны. А уж холодные войны точно. Тем более нелегко понять Прибалтику, если учесть, что речь идет не об обездоленных странах, политически проигравших, а, скорее – учитывая успешное молниеносное вхождение в ЕС и в НАТО – политических победителях. О странах, которые теперь являются частью новою Союза, защищены всей мощью НАТО и которые, стало быть, могли бы, как говорится, и расслабиться. Ведь столько других проблем. Статус-кво, как правило, ставился в прошлом под вопрос теми странами, которых он не удовлетворял. Но Прибалтика сейчас имеет все, что нужно для процветания. Тяжело представить, что она может быть недовольна своим сегодняшним статусом-кво. Как бы там ни было в прошлом, сегодня она во многих аспектах (в том числе, что касается уровня жизни) – лидер региона.

И почему современники по обе стороны, которые хотят видеть свет и смотреть уверенно в будущее, родившиеся через полстолетия после этих событий, должны быть заложниками недоразумений вокруг столь уже далекого прошлого? Никто не может запретить независимым странам преподавать молодому поколению своих граждан ту интерпретацию истории, которая считается там единственно правильной. Однако, скажем, во многом из-за этих исторических споров на самом высоком уровне, где создаются межгосударственные отношения, до сих пор предприниматели обеих стран платят двойные налоги, все еще существуют преграды в передвижении людей из страны в страну и т.д. Умно, наверно, было бы забыть о них, коль уж нашла коса на камень. Но амбиции зашли слишком далеко, работают исторические страхи и неврозы (вроде того, что без произнесение сакральных слов об “оккупации” Прибалтике грозит в будущем новая оккупация: как если бы непонятно, что произнесение слов в политике – может быть и часто было просто ширмой, если уж на то пошло; слова в политике значат очень мало и борьба за них не оправдывает жертв).

Итак, выход из этого абсолютного тупика (а ведь речь идет о соседях, которым нужно жить вместе) видится или в постепенном отходе на второй и третий планы исторических споров, или же, если есть желание не запихивать в подсознание обиды, а оставить подсознание чистым для построения нового доверия (что идеально), – на пути искания, через переговоры, компромисса, компромиссных формулировок. Посадив за стол политиков, политологов, экспертов, регулярно проводя заседания межправительственных комиссий, можно было бы, наверно, выработать какие-то “третьи” формулировки, которые удовлетворили бы обе стороны, помогли бы обеим сторонам сохранить лицо, а не считать себя побежденными. Но такой политической воли пока что не наблюдается. Такие формулировки – всего лишь одна хорошо продуманная фраза – могли бы погасить амбиции. Но заинтересованы ли сами политики в погашении амбиций – вот в чем вопрос. Между тем тяжело представить, чтобы народы Прибалтики и жители России, простые смертные люди, столько в жизни настрадавшиеся, со своими каждодневными бедами и проблемами, которые нужно решать, были бы заинтересованы питать друг к другу враждебные чувства. Вражда должна быть побеждена пониманием и общим для этих народов христианским мировоззрением. В этом – ответственность политиков перед своими народами.