Русский человек в еврейском театре

В знаменитой “Деревушке” он не занят, поэтому в прошлые гастроли со своим театром “Гешер” к нам не приезжал. В спектакле “Раб” бывший ведущий актер нашей Русской драмы, а ныне русский израильтянин Борис Аханов, играет две маленькие роли, поэтому на этот раз оказался в Риге. Бродил по Старому городу, обошел весь театр, где за 17 лет работы изучил каждый уголок, каждую гримерку и, ощущая себя каким-то человеком-невидимкой, думал: “Господи, что же я тут делаю?!” Но потом это прошло, все встало на свои места.
— Борис, нужна была огромная любовь к еврейской жене, рижанке Иде, чтобы очень успешный русский актер Аханов сначала переселился из Ленинграда в Ригу, а потом из Риги — совсем уж в Израиль?
— Именно. И еще бежал от всей этой советской лжи, выносить которую был уже просто не в силах. Что-то такое накопилось — и страшно хотелось, чтобы все было по-другому. Это случилось в 1990 году. Изучить иврит я себя в Израиле заставил, хотя проблемы с языком, конечно, были. А что касается театра, в “Гешере” прекрасная творческая атмосфера, там я более свободен, не знаю почему. По-человечески все мы, в общем, друг другу не противны и нет жесткой субординации. Может, у Арье (главный режиссер театра “Гешер”. — Н.М.) и имеется какая-то своя градация, а так — разве что есть уважение к старшему, если он того заслуживает.
— Почерпнули ли вы что-то для себя от мудрости этого древнего народа, его характера?
— Многое открылось еще до отъезда, когда я сыграл в Русской драме Арье-Лейба в “Закате” по Бабелю и Абрама Ильича в “Матросской тишине” Галича. Это соприкасается. В “Закате” выходил на сцену высвеченный лучом старикашка с коляской и произносил: “Нас родила мама, так же, как и вас. Она хотела, чтоб мы жили хорошо, и была права, как может быть права мать. Вы спросите, как мы жили? Жаждущий ответа должен запастись терпением. Забыли тревоги, забыли заботы, помолимся господу…”
И когда на премьере я посмотрел в зал, в первом ряду сидели только евреи, и в глазах у них были слезы. Это была первая постановка на чисто еврейскую тему, которая была здесь разрешена.
А потом был мой Абрам Ильич — тоже история отца, который приезжает в Москву к сыну — студенту консерватории, а сын стыдится, что папа еврей и приехал из местечка со своими пирожками… И отец говорит: “Я понимаю тебя, почему ты от меня отказываешься. Так надо”. И я понял тогда всю боль и трагедию этого народа.
— А что у вас за история была с ролью Владимира Ильича?
— Ну, видимо, дело было в моей внешности. Когда в 92-м иерусалимский театр “Хан”, где я играл только на иврите, собирался в Москву, я не был занят в гастрольных спектаклях. А мне нужно было к маме в
Ленинград, так что согласился поехать в качестве рабочего. Жили мы в гостинице “Минск”. А с нами был драматург Ханан Пелед, которого посетила идея написать пьесу о поездке театра из Израиля в Москву и назвать ее "Гостиница “Минск”. А меня пригласить на роль Ленина. Что и было позже осуществлено.
По сюжету получалось так, что артисты приезжают, входят в номер, располагаются в нем — и вдруг из ванной появляется непонятно кто. (Смеется.) Говорит, что он бывший кагэбэшник, который, пока Советский Союз разваливался, сидел в темных подвалах и учил иврит по передачам радио Израиля. И просит продать ему израильский паспорт, потому что он очень хочет в Израиль… Там еще много чего было фантасмагорического. Главный герой, например, бывший москвич, ходит по столице с ощущением, что за ним следят. А дом родителей одной из актрис там, откуда героини чеховских “Трех сестер”. Шло цитирование Чехова, Достоевского, даже Гоголя: мой герой вскакивал на стул и восклицал (на иврите): “О, Русь-тройка, куда несешься ты?!.”
— Домой вам не хотелось вернуться?
— В первое время было совсем не до этих мыслей. Теперь — даже боюсь возвращаться… И тянет — и чувствуешь себя чужим. Потому что не ступишь в ту воду, которая ушла. Хотя и в Риге, и в Питере у меня друзья остались, иногда звоню.
— Что бы вы пожелали, себе и всем нам?
— Что в нашем возрасте желают?! Спокойствия. Я в Ригу приезжал в отпуск, на 800-летие города. В шумной толпе толкался: все друг другу чужие — и чувствуешь себя как будто бы дома. Кстати, то же и доктор Дорн в “Чайке” говорит, когда рассказывает про свою поездку в Италию: ходишь, сливаешься с толпой и чувствуешь себя хорошо. А наедине с собой начинаешь в себе копаться: что сделал хорошо или плохо. Наедине с собой иногда очень опасно оставаться. Кстати, ваш Эдуард Цеховал (директор Театра русской драмы. — Н.М.), кажется, не против сделать с нашим театром совместный проект. Может, мне на латышском что-нибудь выучить — почему бы не попробовать? Если с ивритом справился, то с латышским уж как-нибудь… Было бы оригинально — актер израильского театра играет в Русской драме на латышском языке…

Борис Аханов. С 1973 г. — актер рижского Театра русской драмы. Снялся в фильмах “Последний визит” (1984) и “Человек свиты” (1987). С 1990 г. живет в Израиле. Работал в театрах “Гешер” (Тель-Авив), “Ковчег” и “Хан” (Иерусалим), сейчас опять в “Гешере”. Среди театральных ролей — Сатин в “На дне”, Чебутыкин в “Трех сестрах”, Оргон в “Тартюфе”, Арье-Лейб в постановке “Город. Одесские рассказы” по Бабелю.

Цитата
Может, мне на латышском что-нибудь выучить — почему бы не попробовать? Если с ивритом справился, то с латышским уж как-нибудь… Было бы оригинально — актер израильского театра играет в Русской драме на латышском языке…