Завещание Штирлица

Сейчас уже понятно, что в Латвии КГБ оставил только “безопасную” часть своего бумажного наследия, с помощью которой можно шантажировать человека, но нельзя привлечь его к ответственности. Но и по этим скупым данным возможно проследить, как работала система, кто попадал у нее под подозрение и как происходил процесс вербовки агентуры.

Продолжение. Начало в N№ 230, 232, 235, 237, 240, 242

“Аквалангист” из Елгавы

К концу 1991 года 10-й отдел комитета передал в Госархив “материалы” на выезжавших за границу: 120 тыс. карточек, 50 коробок анкет, 19 коробок (82 тома) журналов регистрации, 2 коробки (52 дела) “отказников”, которых не пустили за границу, а также “алфавитную тематическую картотеку по уголовным делам” — 45 тыс. карточек и журналы регистрации следственных дел — 4 коробки (13 томов). Все это вместе с хранившимися в Центре документации последствий тоталитаризма и Полиции безопасности “мешками КГБ” составляло видимую часть архивного айсберга КГБ Латв. ССР.

Наиболее интригующей составляющей этого наследия была, конечно, картотека агентуры, хранящаяся в так называемых “мешках”. Что представляла собой карточка агента? Телеграф имел возможность ознакомиться с некоторыми из них. Это небольшие формата А-4 листки бумаги, заполненные с двух сторон. Вот перед нами карточка завербованного агента за
№ 21997. В графе “Псевдоним” мы узнаем, что узкий круг специалистов знал агента как “Аквалангиста”. Завербован он был уже почти в “новое время” — 30 августа 1985 года. В карточке обязательно указывалось имя человека, который осуществлял вербовку. В нашем случае это был сотрудник комитета М.В.Саша-Заша. Завербован “Аквалангист” был Елгавским отделением КГБ Латв. ССР. Среди прочего в карточке указывалось место работы агента, партийность, национальность, образование, адрес. Наш “Аквалангист” работал замдиректора одного из предприятий и был беспартийным. На оборотной стороне карточки указывались сведения о движении личного дела, о движении рабочего дела и его архивный номер. Никакой подписи агента или другой записи, сделанной его рукой, в карточке нет.

С кем спарен агент?

Более подробную информацию содержали анкеты на агентов, состоящие из четырех листов формата А-2, с обязательной фотографией, заполненные оперсотрудником конфиденциально и содержащиеся под грифом “Сов. секретно”. Таких анкет “мешки” не содержат, судя по всему, они были вывезены из Латвии вместе с личными делами. Телеграфу показали лишь пустой бланк анкеты, но и из нее можно узнать, какую информацию на своих негласных сотрудников собирали в комитете. Наиболее подробные вопросы перечислялись в анкете “Форма № 1”, заполненные на “Агента КГБ из числа советских граждан и других лиц, постоянно проживающих в СССР”. Первым делом оперсотрудник должен был отметить, с кем они имеют дело: с агентом или резидентом. После чего указывались основные мотивы вербовки: идейно-политические, на компрометирующих материалах, материальная заинтересованность. Затем указывалось место вербовки: гостиница, служебный кабинет агента, служебный кабинет оперработника на объекте, отдел кадров, первый отдел, отделение милиции, райвоенкомат, квартира агента, конспиративная квартира.

Самым подробным образом расписывалась основная цель вербовки, а таковых могло быть 23: выявление и пресечение враждебной деятельности еврейских буржуазных националистов, церковников и сектантов, латышских буржуазных националистов, агентов-нелегалов, подозреваемых в контрабанде, валютных операциях, выявление предпосылок к “ЧП” на объектах промышленности, транспорта, связи и т.д.

Особое внимание в документе уделялось тому, как агент согласился на сотрудничество: охотно, колебался, после длительного убеждения. Второй раздел анкеты назывался “Краткие установочные взгляды”. В нем перечислялись семейное положение, уровень и характер образования, ученая степень, место работы, владение языками и т.д.

Третий раздел был посвящен “Кратким характеризующим данным”. Здесь учитывалось отношение завербованного к религии, а также различные отрицательные наклонности: склонность к наркомании, алкоголизму, гомосексуализму и т.д. В этом же разделе фиксировались и другие, менее “экзотические” увлечения жертвы: спортивные пристрастия, любовь к коллекционированию, игре на музыкальных инструментах, а также азартным играм. В четвертом разделе — “Оперативные возможности агента и его проверка” раскрывались среда, с которой связан агент, направления оперативной деятельности, в которых он мог быть использован и полезен.

В отдельном разделе комитет фиксировал способы проверки своих осведомителей. Так, в графе “Мероприятия по проверке агента и год их проведения” указывается, какими способами КГБ проверял лояльность своих доверенных лиц: с помощью целого комплекса специальных проверочных мероприятий с использованием оперативно-технических средств, либо путем наружного наблюдения, либо анализируя поступающую от агента информацию. Завершается столь подробная анкета 55-й графой “Агент спарен: с другим агентом или с женой (мужем)”.

“Явки” и “легенды”

Показали нам и еще один документ, который должен был заполнять оперсотрудник. Этот документ составлялся в единственном экземпляре и тоже был засекречен. Он назывался “Легенда” и касался содержателя явочной квартиры, где сотрудник комитета встречался со своим осведомителем. Надо сказать, что явочные квартиры были одним из важных аспектов агентурной работы комитета. Как правило, наиболее значимые и секретные встречи проводились именно на их территории. Позже “явки”, точнее, то, что от них осталось, охотно переняли спецслужбы Латвии. Первым хозяином комитетских квартир стало МВД ЛР.
“Эти квартиры использовались на добровольной основе, — рассказывает глава рижского отделения КГБ Латв. ССР Юрис Абелтиньш. — Люди предоставляли их сами. Впрочем, помимо явочных, была и определенная категория конспиративных квартир, которые относились к так называемому конспиративному фонду”.
“Как появлялись эти явочные квартиры? Когда как. — вспоминает Янис Трубиньш. — Хозяева квартиры писали расписку, что согласны сотрудничать с КГБ по предоставлению своей жилплощади для встреч с агентурой. Написали — значит, завербованы.
В качестве явок использовались обычные жилые квартиры, а хозяева получали за это ежемесячно рублей 15-20, в зависимости от обустройства квартиры и места ее расположения. По советским временам это было нормальное дополнение к основному заработку, а для пенсионера — вообще существенная сумма”.

Телеграфу не удалось найти ни одного документального описания жилищного конспиративного фонда КГБ Латв. ССР, а также упоминания о его передаче новой власти. Впрочем, и адреса явочных квартир также не фигурируют ни в одном акте передачи имущества. Не исключено, что и по сей день явочные и конспиративные квартиры могут использоваться латвийскими спецслужбами.

Сколько их на самом деле было и что с ними стало, нам не смог прояснить никто. Лишь бывший министр МВД Алоиз Вазнис упомянул о нескольких из них. “Явочные квартиры я перенимал, когда уже работал советником Ивара Годманиса, — вспоминает экс-министр внутренних дел Алоиз Вазнис. — Насколько я помню, в Риге их было около семи, все они находились в центре, в том числе и на улице

Бривибас. Они были обставлены очень скромно, по сути это были рабочие помещения. Часть квартир осталась в ведении спецслужб Латвии, а часть была возвращена домовладельцам, так как находилась в историческом центре Риги”.

Доказать ничего нельзя

“Полностью вербовка отражена только в личном деле агента. Неполная — в алфавитной карточке, — рассказывает главный хранитель “мешков” Индулис Залите. — Если у нас на руках нет так называемого “рабочего дела”, в котором отражена вся добытая агентом информация, и личного дела, где хранится вся информация о самом агенте, ничего доказать невозможно. Ни в карточках, ни в анкетах, ни в “легендах” агенты не расписывались. А свидетельства их деятельности были вывезены в Россию".

“Действительно, чтобы доказать, что человек, информация о котором имеется в “мешках КГБ”, сотрудничал с органами, — вторит Залите директор Госархива Дайна Клявиня, — необходимо ознакомиться с материалами “дела”. А этих дел в Латвии нет.
В “мешках” остались лишь карточки с данными: имя, фамилия, год рождения. А на основании этих данных много выводов не сделаешь. Можно только гадать".
Возникает вопрос: если оставшиеся материалы не содержат ничего ценного, то почему новые власти их не сожгли, не уничтожили, а наоборот, столько лет берегут и охраняют? У Индулиса Залите на этот счет свое мнение. Он считает, что новая власть до последнего момента надеялась на реорганизацию и дальнейшую передачу дел КГБ независимой Латвийской Республике по схеме МВД Латв. ССР. По его словам, отчасти это было согласовано с Москвой. И не вина правительства Годманиса, что в жизни все получилось иначе.

“Чтобы бывшие “завербованные” чувствовали себя более “комфортно”, правительство Латвийской Республики предложило им покаяться, — говорит Дайна Клявиня. — Некоторые на призыв откликнулись. Им теперь нечего бояться". И все же, по ее мнению, в идеале следовало бы отложить “мешки” в сторону лет на 50 и забыть о них. Зачем еще больше разделять наше общество? “Вряд ли среди чиновников есть бывшие агенты, — рассуждает глава Госархива, — ведь кандидаты проходят проверку в Полиции безопасности и SAB”. А вот что касается высшего руководства нашей страны, тут у нашей собеседницы уже нет такой уверенности.

Агенты “плохие” и “хорошие”

Против огласки картотеки выступает и Индулис Залите. "Если опубликовать списки агентов, на них будет свалена вся вина за деятельность КГБ, — считает он. — Центр документации последствий тоталитарного режима часто обвиняют в том, что до сих пор не рассортированы “хорошие” агенты, те, которые помогли предотвратить преступления, наказуемые и по законам Латвийской Республики, и “плохие”, которые просто “стучали” для своей выгоды.
Но работа с агентурой в КГБ велась по “линейному принципу”. Любая интересующая комитет тема считалась линией работы. Например, была такая линия работы, как латышские националисты. А вот объекты могли быть разными — например, пароходство, Латвэнерго, ВЭФ и т.д. В этих условиях отделить “плохих” и “хороших” агентов было невозможно. Кроме того, подразделения в КГБ разделялись на специализированные и региональные. Например, существовал рижский горотдел, вентспилсский отдел по городу и порту, даугавпилсский по городу и железной дороге и т.д. Так вот региональные отделения работали по смешанному принципу, и их агентов рассортировать уж точно было нельзя".

Бывший глава компартии Латвии Алфред Рубикс уверен, что возиться с “мешками” абсолютно бессмысленно, потому что в них нет того, что должно быть. "В пресловутых “мешках КГБ” осталась одна “мишура”, — считает Алфред Рубикс. — В таких карточках серьезные агенты не хранятся". Все, кто мог этим воспользоваться, по его словам, уже “сожгли свои карточки и карточки своих знакомых”.

В этом Рубикс не сомневается. "Председатель КГБ Йохансон, который эти “мешки” сдал, был в хороших отношениях с председателем Верховного Совета Латвии Горбуновым, вот с них и надо спрашивать, куда делись остальные “мешки” и что в них осталось", — уверен Алфред Петрович. Он убежден: Анатолий Горбунов знает, что в этих “мешках” и как они сдавались, именно исходя из тех отношений, которые у него были с председателем КГБ.

“Каждый выплывает, как может”

Сейчас, когда зампредседателя КГБ Латв. ССР Янис Трубиньш видит по телевизору какую-нибудь физиономию бывшего агента, с деятельностью которого он хорошо знаком, он не испытывает к нему никаких негативных чувств.

“В этой жизни каждый выплывает, как может”, — считает он. Неприятие у него вызывают лишь перекрасившиеся партийные функционеры, в свое время полоскавшие мозги оперативным сотрудникам. Такие люди вызывают у него сожаление. “Алфреду Петровичу стоило бы их пристыдить”,— то ли в шутку, то ли всерьез советует Янис Трубиньш.
“Почему возник такой ажиотаж вокруг “мешков КГБ”? — рассуждает Трубиньш. — Может, потому, что раньше, в эпоху Советского Союза, именно деятельность комитета, как все секретное, бередила умы людей. Других “интересных” организаций тогда и не было. С другой стороны, муссируя эту тему, некоторые зарабатывают на ней свой политический капитал. Другие сваливают вину. Третьих ведет синдром мести. Любопытно, что тема “мешков” каждый раз становится актуальной в преддверии выборов, либо в связи с какими-либо острыми ситуациями в политической жизни страны. Таким же вниманием населения пользуются любовницы политиков и другие перченые факты. Народ по-прежнему жаждет хлеба и зрелищ.

А тем временем тот вульгарный и грубый способ, который используется при решении “агентурного вопроса” КГБ, фактически подрубает сук, на котором сидят нынешние латвийские спецслужбы".

Продолжение сериала — в четверг, 23 декабря

Цитаты

Полностью вербовка отражена только в личном деле агента. Неполная — в алфавитной карточке. Если у нас на руках нет так называемого “рабочего дела”, в котором отражена вся добытая агентом информация, и личного дела, где хранится вся информация о самом агенте, ничего доказать невозможно.

Хозяева квартиры писали расписку, что согласны сотрудничать с КГБ по предоставлению своей жилплощади для встреч с агентурой. Написали — значит, завербованы. В качестве явок использовались обычные жилые квартиры, а хозяева получали за это ежемесячно рублей 15-20. По советским временам это было нормальное дополнение к основному заработку, а для пенсионера — вообще существенная сумма.