Латвийским банкам «шьют» терроризм

А они по сюжету оказались на стороне того самого терроризма. Сюжет такой. В Москве происходит захват чеченскими боевиками цирка (“Норд-Ост” все помнят?). Это операция прикрытия. Пока все эфэсбэшники брошены на цирк, арабы через посредничество (внимание!) некоего московского отделения латвийского банка (в некоторых СМИ даже “латышского банка”) получают цилиндр с плутонием. Каковой предполагается взорвать над Римом в угнанном из Шереметьево самолете аккурат во время саммита “Большой восьмерки”. И еще одна “балтийская деталька”: правая рука главного арабского террориста Умара носит имя Саулюс.

Одним словом, русские медленно запрягают, но уж как погонят — не остановишь. Отношения России и Латвии ухудшались-ухудшались, и вот уже средствами кинематографа из Латвии лепится образ врага. Kb решил узнать мнение по этому поводу прежде всего тех, кого фильм задевает непосредственно, — латвийских банков.

— Могу высказать только свою точку зрения, поскольку официальной позиции по этому вопросу у банка нет,— сообщил Kb Сергей Гродников, пресс-секретарь Rietumu

ka.— Я вообще не думаю, что художественное произведение — результат чьей-то фантазии — можно оценивать столь серьезно. В одном из фильмов Джеймс Бонд борется со СМЕРШ, штаб-квартира которого находится в Москве, на ул. Кирова.

Номера дома я не помню, но по этому адресу в Москве находился в тот момент магазин “Грибы и овощи”! А в скольких фильмах фигурируют швейцарские банки! Хотя если говорить о фильме с точки зрения влияния на имидж, наверное, то, что в нем фигурирует латвийский банк, может быть, и не очень здорово…

— Не думаю, что за сюжетной линией скрыты какие-то мотивы, направленные против латвийских банков,— вторит ему Янис Эглитис, пресс-секретарь Hansabanka.— В кино чего только нет! Помню, в одном из фильмов Латвия, например, была представлена как страна наркодилеров. И что?..

Несколько парадоксально высказалась Анна Вилсоне, пресс-секретарь Latvijas Unibanka: “Мы не считаем, что данная задумка авторов фильма негативно отразится на имидже латвийского финансового сектора и Unibanka в частности. Ведь надо различать действительность и художественный фильм. Думаю, что латвийский банк был выбран для достижения наибольшей реалистичности картины: россияне хорошо знают Латвию, мы находимся рядом, и наши страны связаны экономическими узами”.

Да уж, хорошо знают Латвию. Но, видимо, с плохой стороны, раз появляются такие "задумки"… Вы видели где-нибудь в российском кино преступников молдаван или террористов армян?

— Хм. Хотите, чтобы я честно сказал? Значит, так. Ни для кого не секрет, что чеченцы использовали латвийские банки, которые оказывали трастовые услуги на грани фола (“прачечные”). Думаю, об этом и так все знают,— прокомментировал Kb ситуацию Кристиан Розенвалдс, консультант по общественным отношениям компании RKT Publicitўte.— Я не утверждаю, что латвийские банки сами искали чеченцев, — нет. Но имидж у латвийских банков был таков, что на них они могли выходить. От своих друзей я знаю, что “наезд” на Посольство Латвии в banРоссии, осуществленный в 1999 году, произошел именно потому, что ФСБ посчитало: латвийские коммерческие структуры перешли грань дозволенного. Какова ситуация сейчас, я не знаю. Знаю лишь, что от каких-либо связей с чеченцами банки отмежевываются — мол, это “не про них”. Но то, что авторы фильма выбрали латвийский банк, может быть не случайностью — такой уж имидж. Лично я бы удивился, если бы в фильме фигурировал банк, например, Литвы.

— Теоретически, я могу предположить, что появление в фильме какой-то негативной информации о латвийских банках может быть не случайным, такова моя первая версия,— считает Александр Никласс, творческий директор пиар-компании Efekt­vo komunikўciju aєentЅra.— Вторая версия — некий “латвийский банк” упоминается случайно, но связано это с тем, что латвийские банки имеют устойчиво негативный имидж в России. И виноваты в этом во многом сами банки: вспомните все эти скандальчики, да и то, что латвийские банки не слишком заботятся о своем имидже в России. Думаю, здесь роль играют сугубо экономические, а не политические отношения России и Латвии. Если же говорить о том, какое воздействие окажет фильм на латвийские банки, то я думаю, особого воздействия не будет. У латвийских банков в России крупные клиенты, и уж они-то информацию о банках черпают точно не из фильмов. А на массового российского клиента, способного “купиться” на фильм, латвийские банки и не претендуют.

— Не думаю, что негативная информация, проходящая в фильме о “латвийском банке”, нанесет вред настоящим банкам в Латвии. Это ведь можно воспринимать и как рекламу некоей предоставляемой услуги,— продолжает г-н Розенвалдс.— Интересно тут другое: в России, как и в США, кинематограф имеет огромное значение в формировании общественного мнения — так сложилось исторически. Вспомните, к примеру, американские патриотические фильмы! В России то же самое. Я, например, точно знаю, что МВД России уже заказывает фильмы, которые представляют в хорошем свете милиционеров. И тут возникает главный вопрос: насколько случайно, с такой точки зрения, упоминание в фильме “латвийского банка”? Если не случайно, то есть повод задуматься — а не предупреждение ли это?

В свою очередь Kb позволит себе привести цитату из Маркса: “Идеи, овладевшие массами, становятся материальной силой”. Не хотелось бы, чтобы такой силой стала идея сотрудничества Латвии с международным терроризмом. Можно, конечно, списать и этот случай на “художественный вымысел”: сначала, мол, рассказы о мифических “белых колготках” — снайпершах из Балтии в Чечне, а теперь вот фильм. Мало ли творческих людей “со сдвигом”?! С другой стороны, “кино для нас — важнейшее из искусств”, сказал другой классик. И в XXI веке его слова актуальны как никогда.