Завещание Штирлица

Фактически до окончания августовского путча у новой власти не было конкретного представления, что же делать со структурами и сотрудниками КГБ.

Четвертая серия
Что же делать с КГБ?

“Йохансон действовал нерешительно, — рассказывает глава Центра документации последствий тоталитаризма Индулис Залите. — Единственный раз он решился поднять голос после путча, когда было экстренное закрытое заседание в Верховном Совете на тему: что делать с КГБ? Конечно, в комитете работали профессионалы, но и у них не было гарантии в том, что они владеют полной информацией. Поэтому было паническое настроение. Йохансон пришел в Верховный Совет и выразил опасения, что, мол, сейчас новая власть дела переймет, а затем всех чекистов в тюрьму посадит. Тогда он намекнул, что в этом случае будет плохо всем, так как даже в зале Верховного Совета не менее

30 человек сотрудничали с органами, а следовательно, и они также должны за это отвечать. Но это был лишь единственный случай, когда он попытался нагнать страху. Если бы не путч, могло бы все по-другому сложиться, а его карьера продолжилась бы. Но путч такую возможность отрезал”.

Бывший глава Верховного Совета Анатолий Горбунов считал, что создание новой спецслужбы на базе умирающего латвийского КГБ было бессмысленным, так как до последних дней комитет контролировался из Москвы. "В самом начале у нас не было ясных представлений, что делать с КГБ, — вспоминает Горбунов. — Да, в Верховном Совете комиссии дискутировали о том, не реорганизовать ли это учреждение с пользой для Латвийской Республики. Но дальше разговоров дело не пошло. Конечно, руководитель КГБ ЛССР Эдмунд Йохансон приходил к нам, давал разные объяснения, информацию. Намеревался ли он возглавить новую структуру госбезопасности? Он был подчинен Москве и ничего сам хотеть и реализовывать не мог. И после провозглашения независимости Латвии он все равно оставался в подчинении у Москвы. А когда он перестал подчиняться Москве, то и КГБ прекратил свое существование. Йохансон был очень корректен, не отказывался давать информацию, высказывал свои соображения по разным вопросам, но подчеркивал, что не вправе решать то, что находится в компетенции Москвы.

И здесь он был предельно честен. Другой бы на его месте начал строить “воздушные замки”, а он не вдавался ни в какие рассуждения на темы, не входившие в его компетенцию".
Таким образом, ни сотрудники комитета, ни его глава после ликвидации КГБ не были привлечены к созданию структур латвийской безопасности. Этим занялись другие люди.

Скромная миссия Айвара Боровкова

По рассказу зампредседателя КГБ ЛССР Яниса Трубиньша, тогдашний представитель правительства Айвар Боровков “изучал возможность создания новой структуры безопасности” по заданию премьера Ивара Годманиса: "Боровков получил задание правительства, он его и выполнял. Потом он понял, что КГБ — это огромная, сложная машина, и просто отошел в сторону. Представьте себе шестиэтажное здание, полное кабинетов.

В кабинете от двух до четырех человек. У каждого — сейф или два. Как это все можно взять под контроль? Все зависело от мозгов и желания работника. Вот пришел он на работу, сидит и рвет над урной свои документы. Кто этот процесс мог проконтролировать? Компьютер “прошли” магнитом — и нет там никакой информации. Кто конкретно что делал, я не знаю, ведь у нас работали сотни человек. При передаче дел новая власть относилась к нам, как к поверженным: ее представители чувствовали себя как на пиру. Потом мы поняли, что за всю свою службу такого бардака и такого непрофессионализма не видели. Там даже не было толком никакой принимающей комиссии. Может быть, глава комитета Эдмунд Йохансон ее видел, я — нет. Изредка я встречал Боровкова. Он добросовестно сидел в кабинете и ни с кем не разговаривал. Пусть он сам сформулирует свою миссию, я, например, ее не понял. Потом только услышал, что он должен “оценить и предложить”.

На момент агонии КГБ

Айвар Боровков являлся общественным советником Годманиса по юридическим и политическим вопросам, касающимся России. “Перед Годманисом, — вспоминает Боровков, — как главой нового государства стояла задача создать ведомство безопасности с нуля, и он предложил мне работать в этом направлении”. Однако к удивлению не только премьера, но и многих руководителей республики, успешно начавших свою политическую и государственную карьеру, Боровков категорически не желал этого и отказался от лестного предложения создать и возглавить новую структуру. Айвар Боровков лишь дал согласие стать временным уполномоченным по делам госбезопасности, что, по сути, стало компромиссным решением после долгих и трудных уговоров. Деятельность Боровкова в новом качестве не была закреплена трудовым соглашением и юридически не оформлена. В свою очередь Ивар Годманис хотел получить от своего советника концепцию по созданию и организации дальнейшей работы структур безопасности страны, а также конкретные практические рекомендации о возможности использования лояльных республике сотрудников КГБ.

Прибыв в здание КГБ три недели спустя после августовского путча, Боровков констатировал, что там фактически “ничего не происходит”. "Политики ограничились только тем, что повесили у здания бывшего КГБ государственный флаг, — рассказывает
Айвар Боровков, — и на этом свои действия завершили. Бывшие сотрудники КГБ исправно ходили на работу, “отсиживали” там сколько положено и расходились по домам — работы как таковой у них не было".

Айвару Боровкову это казалось весьма нелогичным, и он доложил о сложившейся обстановке Годманису, понимая, что у того хватает других забот и головной боли. В результате с согласия премьера и с помощью руководителя госаппарата правительства

Карлиса Лициса Боровков взял инициативу в свои руки. "Договорился с министром финансов, — вспоминает он, — чтобы нам выделили пару специалистов, способных принять финансовые документы. Министерство связи прислало своего специалиста, который мог перенять “вертушку” — правительственную телефонную связь, располагавшуюся на ул. Валдемара. В самом Совмине тогда работал специалист по транспорту Юрис Варпиньш: он стал перенимать автохозяйство комитета".

Водка “Годманис” на прощанье

Тем временем на часть наследства КГБ претендовали представители только что созданной полиции и республиканской прокуратуры. "Глава комитета Йохансон работал до мая, я просидел до 2 марта, — вспоминает Янис Трубиньш. — Любопытно было наблюдать, как новая власть боролась между собой за нашу технику, видео, компьютеры. Однако в Россию все же была вывезена аппаратура, предназначенная для телефонной прослушки, и радиоаппаратура, которой пользовалась разведка. Куда делось все остальное, знают те, кто принимал имущество, например, Линард Муциньш. Еще Ивар Силарс, гинеколог из Юрмалы. Он тогда был назначен специалистом по приему имущества КГБ. Гаражи принимал Талавс Юндзис, а автотехнику — Министерство обороны. Начальник хозотдела КГБ ЛССР остался работать начальником аналогичной структуры МВД — в его распоряжении числились столы, унитазы, машины… Начальник 10-го отдела, покойный Леон Гайлиш, должен был передать новой власти архивные материалы.

Часть оперативных дел принимали работники прокуратуры. А остальное — какая-то Тамара. Черт ее знает, какая-то странная личность, все бегала, суетилась. Глубоко непонятно все это было. А вообще, такого бардака, как с этим приемом, я в жизни своей не видел. Неизвестно было, кто за что отвечает. Наша задача заключалась в том, чтобы сдать все имущество новой власти. А еще мы частично отвечали за своих людей: уволить, заплатить выходные пособия, помочь чем-то, и попутно дела сдавали. Сидели-сидели, потом нам надоело это безделье, представьте: с августа до марта отсидеть, ничего не делая!

Когда нам надоело там сидеть, мы с заместителем по кадрам приняли волевое решение и уволили друг друга. Выпили бутылку “Годманиса” — водка “Кристалл” тогда продавалась в пивных бутылках, пили в стране много, тары не хватало. А затем разошлись".
Иллюстрируя царящую в те дни неразбериху, Янис Трубиньш вспомнил эпизод, когда как-то вечером в спешке один депутат выносил из здания на улице Стабу картотеку дел оперативной проверки (в этом процессе участвовали Линард Муциньш, Вилис Селецкис и Арнольд Берзс), и карточки рассыпались по лестнице. Трубиньш попросил составить акт, но многие карточки так и остались валяться на ступеньках. А то, что удалось собрать, сложили в мешки и унесли. Отсюда и пошел расхожий термин “мешки КГБ”.

Глава Рижского городского отдела КГБ Юрис Абелтиньш хорошо помнит, с каким настроением покидали сотрудники комитета здание на Стабу: “Сейфы оставили открытыми, последний раз прошлись по кабинетам, посмотрели, проверили, передали ключи уполномоченному лицу с той стороны и ушли. Страха не было. Просто было грустно, что вот так все закончилось”.

Под занавес так называемого перенятия в кабинете председателя КГБ провели пресс-конференцию. Комитетчики вспоминают, что им бросилось в глаза присутствие на ней агентуры спецслужб со всего мира. Кого там только не было — и представители Моссада, и те, кто работал на ЦРУ. В комитете на этих людей была информация, что они являются сотрудниками спецслужб соответствующих государств, поэтому им забавно было видеть этих “коллег” инкогнито на той пресс-конференции.

Какая революция без бардака?

Большая часть рядовых сотрудников комитета надеялась, что их знания и опыт пригодятся новой власти, но это оказалось не так. Чтобы несколько успокоить специалистов по радиосвязи, работавших в доме на улице Стабу, им передали речь одного из руководителей Управления КГБ СССР генерала Федора Бобкова, который уверял коллег, что Москва о них позаботится. Кстати, сам генерал о себе позаботился и через какое-то время стал правой рукой Владимира Гусинского в Мост-банке.

“В нашем отделе по борьбе с оргпреступностью мы искренне считали, что будем нужны независимой Латвии, — вспоминает сотрудник 6-го отдела КГБ ЛССР Юрий Вишняков. — Более того, мы уже сотрудничали с прокуратурой ЛР и даже передали им несколько уголовных дел. В 1990 году нас в отделе кадров заверили, что мы при желании будем работать в новой структуре. Однако многие наши коллеги все же приняли решения об уходе по собственному желанию, некоторые перевелись в Россию. Но наступил 1991 год, и стало ясно, что мы не нужны ни Латвии, ни новой России. После августовских событий новый глава КГБ генерал Вадим Бакатин издал приказ, по которому работников всех республиканских комитетов стали считать сотрудниками зарубежных разведок. Еще в разгар путча — 20 августа в здании на Стабу уже шли экскурсии представителей новой власти. Передача дел происходила просто: мы их сдавали нашему непосредственному руководству. Скажу честно: в здании комитета явно чувствовался запах горелой бумаги. Процесс нашего увольнения тянулся медленно и тяжело. Помню, что когда я в ноябре на руки получил выходное пособие, то по курсу оно составляло около 10 долларов”.

Сотрудники КГБ покидали место многолетней службы с различными выходными пособиями, но инфляция безжалостно их уничтожала. Пытаясь подсластить горькую процедуру прощания, руководство комитета почти всех увольняемых повышало в звании. “Премии никакие мы не получали, получали выходные пособия от КГБ СССР — они положены любому офицеру, — вспоминает Янис Трубиньш. — Звания до майора включительно в отсутствие председателя я и сам присваивал. Уходил капитан, присваивал ему майора, для морального удовлетворения. Начальнику финансового отдела присвоили полковника, но это уже так решила Москва. Финансовый отдел работал исправно: при увольнении выплачивались отпускные, текущая зарплата и выходное пособие довольно солидное — наверное, двухлетний оклад. Правда, все это съела инфляция”.

Зампредседателя КГБ ЛССР Трубиньш так подвел итог переходному периоду: “Какая революция без бардака?” “В процессе ликвидации комитета ничего не зависело от Латвии, — считает он. — Все зависело от того, как события разворачивались в Москве. Вот так будет коротко и точно сказать. Как только там что-то происходило, так тут эхом и отдавалось”.

“Честно говоря, — признается Янис Трубиньш, — ликвидация КГБ мне напоминала историю с покойником: одни родственники не могут в среду приехать, другие вообще не получили известие. А он лежит, погода жаркая, начинает портиться. Везти — лошади нет, потом поп запил. Вот так мрачно и у нас все было. Хотелось уже поскорей от этого отделаться”.

Продолжение сериала — во вторник, 14 декабря