Как похоронить бабушку

Между нами река

Наша бабушка Владя жила вместе с дедушкой в Друе, в большом деревянном доме на берегу Двины. В советские годы навестить старичков в этом ныне приграничном поселке моим родителям, проживающим в Индре, не составляло никаких проблем: сел в Пиедруе на паром — и через десять минут ты на нужной улице. Но с начала независимости между Друей и Пиедруей пролегла граница, паром закрыли.

До введения льгот для жителей приграничных территорий попасть в Друю стало очень и очень трудно: надо было покупать в посольстве дорогую визу, по которой добраться к бабушке с дедушкой можно было только через КПП в Патерниеках или Силене, а это крюк чуть ли не в 200 километров. Помню, как мои родители, чтобы узнать о здоровье стариков, ездили в Пиедрую и “перекрикивались” с ними с берега реки. Но и это вскоре стало невозможным: демаркационную полосу стали яростно охранять. А потом умер дедушка, и бабушка Владя осталась в большом доме совсем одна. Мы, внуки, на похороны не попали: ни у кого не было виз. В последний путь старичок ушел без нашего “Прощай”.

А вдруг она террористка?

Оставшись одна, бабушка стала быстро слабеть. Ей уже трудно было сажать огород, носить воду и дрова. О том, чтобы самой вытопить баню и помыться, не было даже речи. И если летом бабуля как–то справлялась с бытовыми трудностями, зимой зачастую ночевала в нетопленом доме. Мама очень переживала за бабушку и при первой же возможности бросилась устраивать ее переезд в Латвию.

По закону, родители латвийских жителей по визе могли находиться у последних только 90 дней в году, т. е. 3 месяца. “Хоть зиму пересидит в тепле”, — сказала мама и начала хлопотать о бумагах.

Это оказалось не так просто. Чтобы оформить визу, нужно было вначале взять у бабушки справку о ее местожительстве и послать туда приглашение (к счастью, маме удалось дозвониться до бабушкиной соседки и по телефону объяснить, какого рода бумагу мы ждем). С уже готовым приглашением восьмидесятилетняя больная старушка должна была ехать в Витебск (!) в латвийское консульство и оформлять визу.

Разумеется, наша бабушка Владя самостоятельно этого сделать не могла: ей трудно было до магазина дойти, не то что уехать куда–то за 200 километров! К счастью, у моего старшего брата была годовая многоразовая виза в Белоруссию, и он вместо бабушки съездил в областной центр и подал документы. Визу мы ждали около двух месяцев: латвийские власти тщательно проверяли нашу старушку.

“А вдруг бабуля окажется террористкой или составит конкуренцию нашим национальным кадрам?” — шутили мы. Когда бабушка Владя получила визу, она написала маме письмо (звонить по телефону старушка уже не могла, т. к. с возрастом у нее начал пропадать слух). За бабулей ездил брат на своей машине, так как переправиться напрямую через Даугаву с вещами она не могла: в Пиедруе нет таможни, и пограничники разрешают взять в лодку только маленькую сумочку с документами.

Срок бабушкиной визы истек в середине января, и в самый мороз старушка вернулась в Друю, в свой нетопленый дом. Мама давала деньги соседям, чтобы они навещали нашу старушку и помогали приносить воду и дрова. Весну и лето бабуля опять была одна–одинешенька: она не могла даже “скорую” вызвать, когда ей становилось плохо. Только благодаря соседям, которые навещали бабушку, ей оказывали медицинскую помощь. И каждую осень бумажная волокита начиналась вновь.

Фото на память

В начале этого года мама не была уверена, что сможет взять бабушку к себе: латвийские власти придумали новый порядок, по которому за каждый день пребывания здесь белорусский гражданин должен был платить медицинскую страховку: за 90 дней 90 долларов США. И это при совсем не дешевой визе и приглашении, при тратах на дорогу в консульства Витебска и Даугавпилса! Если бы моя мама не имела работы и жила на одно пособие или пенсию, она никогда в жизни не смогла бы взять бабушку к себе — на это просто не было бы денег! К счастью, этим летом “доллар в день” отменили.

Но, когда бабушка уже собрала все документы, чтобы подавать их на визу, оказалось, что Латвия вступила в ЕС и теперь фотографии старого “паспортного” образца не годятся. Нужны какие–то новые, европейские. Такие фото в Друе не делали. Бабушка совсем пала духом: она боялась умереть в одиночестве, в пустом доме. Ведь сколько в последнее время случается таких трагических смертей, когда соседи вместо живого человека спустя неделю, а то и месяц находят лишь обглоданный мышами и крысами труп. Не зная, что делать, бабушка пошла в исполком и, рассказывая о своей проблеме, расплакалась.

К счастью, местный чиновник оказался душевным человеком и на своей машине отвез бабушку в Браслав, где ее сфотографировали и выдали готовые “еврофото”. А потом мы опять ждали, пока в Витебске сделают визу, пока брат сможет за ней съездить. И даже назначить день переезда было не так–то просто: чтобы добраться до бабушки напрямую (через Патерниеки), нужно было звонить пограничникам за три дня и заказывать лодку. Причем не дай вам Бог опоздать в назначенное время!

Перед смертью не надышишься

Этой осенью, когда мама приехала за бабушкой, та была уже совсем слаба (старушка зачастую сидела голодная, так как у нее не было сил что–либо себе приготовить). Мама нашла ее в друйской больнице. Медсестры сказали, что бабуля никого не узнает. Но, увидев маму, бабушка Владя сразу встала с постели, всех узнала и принялась надевать сапоги — так хотелось ей попасть в уютный дом к дочке.

К сожалению, насладиться спокойной жизнью в Латвии бабушка так и не успела: прошло неполных два дня, как старушка умерла. И теперь перед родственниками встала новая проблема: как устроить проводы бабушки, которая завещала похоронить ее в Друе, рядом с дедушкой. Из всей нашей большой семьи проводить старушку в последний путь смогли немногие: только четыре человека имели белорусские визы. Мы же, многочисленные внуки и внучки, попрощались с бабушкой перед Патерниекским КПП: только сюда допустили весь наш “безвизовый” похоронный кортеж.

Но даже при всем этом можно считать, что нашей бабушке повезло — как бы неуместно при таких обстоятельствах ни звучало это слово. У нас большая семья, мы работаем и получаем зарплату, и у кого–то обязательно была белорусская виза, позволявшая помочь бабушке с оформлением виз и документов.

Я знаю много случаев, когда латвийские родственники не могут не только привезти своих родителей на разрешенные 90 дней, но даже поехать на похороны, и старичков хоронят чужие казенные люди. А мамины соседи рассказали, как еще в начале 90–х их мама нелегально перебралась через белорусскую границу в Латвию и прожила здесь нелегально около 10 лет и так же нелегально померла, не получив ни пенсии, ни пособия на похороны. Кстати, ее так же нелегально похоронили на латвийском кладбище. Один знакомый рассказывал, как каждый год ездит в Россию, оформляет в Петербурге для своей мамы визу в Латвию, покупает ей заранее билет, чтобы она могла погостить у него зимой: одна старушка не может разобраться ни в бумагах, ни в билетах на поезд.

Сегодня, когда вопреки пограничным препонам похоронный обряд удалось совершить по всем правилам, я задаюсь вопросом: кому выгодно разлучать матерей в их предсмертный час с детьми? Кому выгодно, чтобы старики умирали в одиночестве, чтобы их остывающие тела грызли крысы? Неужели, попав в такую ситуацию, жители и граждане Латвии не помянут “добрым словом” латвийские законы и людей, их придумавших? И почему в той же Европе, на которую мы так стремимся быть похожими, каждый случай разбирается индивидуально, тогда как у нас всех гребут под одну гребенку? Чем вам бабушка–то наша могла помешать?!