Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

На пьесу Олби "Не боюсь Вирджинии Вульф" в Русскую драму будут ходить

По этой пьесе Олби мог быть поставлен спектакль тихий, печальный и горестный. Высвечивающий внутренний надрыв, неимоверное трагическое напряжение героев, которые чувствуют, что жизнь проходит — может быть, уже прошла — впустую, и живут по инерции, каждый уйдя в себя, утратив способность слышать друг друга. Потеряв любовь (если она вообще была) и к тому, кто рядом, и к самому себе. Но все еще трепыхаясь, все еще не теряя последнюю надежду.
Быстро, быстро, очень быстро
Однако хорошо известный рижской публике московский режиссер Роман Козак предпочел другой подход, включающий неожиданные, яркие и броские решения. По-видимому, режиссер рассудил, что в жизни и так много горестного, тяжелого и перегружать этим зрителя еще и на сцене не стоит. Поэтому сцены спектакля получились динамичными, зрелищными, местами потрясающе красивыми, местами — эксцентричными и даже вульгарными, но и в том и в другом случае ошеломляющими, искрометными, порой даже не оставляющими зрителю времени задуматься, осмыслить, посочувствовать.
Внешний рисунок рижского спектакля, броские детали и трюки (ружье выстреливает голубым зонтиком, Марта периодически бросается игрушкой “тамагочи”), непрестанные проходы, пробежки, кувыркания, танцы захватывают внимание зала, заставляют аплодировать, как эстрадным номерам, ахать от неожиданности и нестись вместе с героями дальше по сюжету.
Сценография соратника знаменитого режиссера Анатолия Васильева, лауреата государственной и многих театральных премий Игоря Попова потрясающе красива и функциональна. Круглая белая башня под плеск далекой воды поворачивается, и открываются бар на первом этаже и лестница, ведущая на второй. (“Какой удивительный старый дом!” — говорит молодая Хани.) Все оформление сцены выполнено в белом: в белых одеждах герои, белой тканью обтянута мебель. Вместо кровати — подвешенная утлая лодка с дырами в боках (“семейная лодка разбилась о быт”?).
Контрастом этому стерильному (ассоциации с больницей, с анатомикумом) пространству служат кровавые разборки между героями, махание кулаками после драки, когда все уже состоялось — а точнее, не состоялось, не произошло и не произойдет уже никогда. В сценографии и костюмах контрасты чистых цветов: белого, черного, вспыхивающего в финале красного, насыщенно-синего.
Такая вот веселая трагедия
Телеграф уже писал, что у этого спектакля две версии — латышская и русская. Воспринимаются и играются они по-разному. Отдающая всю себя роли Лилита Озолиня играет истеричную женщину в постоянном подпитии, живущую без тормозов. Естественно, что актриса чувствует себя более органично со своими коллегами из Дайлес театра, и в латышском спектакле у нее больше подтекста и глубины. Рисунок взаимоотношений между героями здесь более мягок, и ведут они себя чуть более “по-европейски”. Видимо, режиссер полагает, что русскоязычному зрителю, воспитанному на “Аншлагах” и прочих “бабульках”, нужны более сильные, простые и “наглядные” раздражители. Хотя у Джорджа Юриса Калниньша в обоих вариантах остался такой, например, “остроумный” ход, когда во время довольно важного диалога мужчины, стоя спиной к залу, справляют естественную нужду. Глуповатая, беззащитная серая мышка Хани — Резия Калниня — живое, вызывающее сочувствие существо. Хани у Алены Лаптевой — любопытная дуреха, эксцентричная хохотушка. И Интар Решетин, и Евгений Корнев играют молодого да раннего красавчика и карьериста Ника более-менее точно. Джордж в подаче Юриса Калниньша — не лишенный мужской привлекательности, бунтующий неудачник. У Якова Рафальсона это грубое необузданное существо, как бы мстящее жизни за ее бессмысленность и обманутые надежды.
В финале спектакля, когда Джордж “убивает” никогда, похоже, не существовавшего сына, сообщая Марте, что тот попал в автоаварию, глубина трагедии и одиночества двоих пронзает зал, все вдруг замирает, и два печальных человека тихо уплывают в своих белых креслах со сцены, высвечиваясь на фоне появившегося на экране моря. (Появление экрана с играющими волнами и птицами на берегу явно перекликается со спектаклем по чеховской “Чайке”). Хотя обилие внешних эффектов, эксцентричных сцен, которые по замыслу режиссера должны были подчеркнуть пустоту и бесцельность жизни героев, несколько снижают трагизм финала, который мог быть острее и проникновеннее.


Справка
n Самая известная пьеса американского драматурга Эдварда Олби Who’s afraid of Virginia Woolf увидела свет в 1962 г. и с тех пор ставилась во всем мире бесчисленное число раз. События в ней разворачиваются в течение одной ночи в гостиной дома на территории “небольшого колледжа в Новой Англии”. Хозяева, Марта и Джордж, ждут приезда своего сына, выясняют отношения, втягивая в свои проблемы и гостей, молодую пару Хани и Ника. В пьесе сразу увидели литературное отражение “войны полов”, параллели с шекспировским “Укрощением строптивой”, драмами Стриндберга и с самой знаменитой “первой парой” Америки — Мартой и Джорджем Вашингтон.

05.10.2004 , 03:38

Наталия МОРОЗОВА


Темы: ,
Написать комментарий