Командировка в Вавилон

Краткий отчет о нашей командировке в Москву мог бы выглядеть так: Телеграф принял участие во встрече с Владимиром Путиным, пообщался с членами российского правительства, встретился с известными русскими писателями Аксеновым, Генисом, Кабаковым, Поповым…

“Кекс” и литература

Москва началась для нас с… “Кекса”. Есть такой ресторанчик в районе Зубовского бульвара, где мы должны были встретиться с нашим земляком Александром Генисом. С тем самым, с которым вместе учились в Латвийском университете и который вот уже 26 лет живет в Нью-Йорке и пишет там удивительные русские книги. Две из них — “Сладкая жизнь” и “Довлатов и окрестности” — только что выпустило модное московское издательство Вагриус. На их презентацию автор и прибыл в Россию.
В поисках “Кекса” мы добрались до Зубовского бульвара, у которого оказалась своя Зубовская площадь и свой Зубовский проезд. Поплутав в этом Зубовском треугольнике, мы поняли, что такое мегаполис. Молоденький постовой, дежуривший на Зубовской площади, о наличии нужного нам одноименного проезда ничего не слышал. Но вежливо пригласил нас в свою постовую будочку и взялся изучать близлежащий район по карте. “Вы, наверное, тоже не местный?” — посочувствовали мы постовому. “Саратовский”, — широко улыбнулся парень. Сориентировался саратовец быстро. Это нас убедило, что безопасность Москвы в надежных руках.
В это время в “Кексе” собрались классики русской литературы: кумир вольнодумной советской молодежи Василий Аксенов; “метрополевец” Евгений Попов; писатель-газетчик Илья Кабаков, взорвавший умы перестроечного поколения своим сюрреалистическим “Невозвращенцем”; писатель Илья Шевелев; руководство Вагриуса в лице замдиректора Владимира Григорьева и главного редактора Елены Шубиной и еще десятка два московских литераторов. Атмосфера была домашняя, непринужденная. Саша рассказывал о литературном Нью-Йорке, о том, как родилась “Сладкая жизнь”, давал слово гостям…
Демократичная обстановка “Кекса” с портретами американских кино- и поп-звезд на стенах, клубами сигаретного дыма, уютной музыкой и хорошим баром была вполне интернациональна — такие ресторанчики можно встретить и в Риге, и в Париже, и в Нью-Йорке. Случайные посетители, в основном молодежь, тусовались у барной стойки, не обращая внимания на проходившее здесь литературное мероприятие. “Кекс” был порождением новой Москвы, на фоне которой аксакалы литературы с их образной и неспешной речью казались пришельцами из другого мира.
Этот разрыв времен невольно подчеркнул Василий Аксенов, затеявший спор о русских и американских литературных журналах и не перестающий удивляться, почему и те и другие выходят мизерными тиражами. На что Саша Генис философски заметил, что новые времена рождают и новые формы и что для него, например, толстым журналом сегодня стало Радио “Свобода”, которое внимательно отслеживает современный культурный процесс.

Ненавязчивая безопасность

Родившееся в “Кексе” ощущение смешения времен сопровождало нас в течение всей поездки. Мы не переставали удивляться, как одновременно в этом фантастическом городе сосуществуют олигархи и попрошайки на вокзалах, пропахшая свежевыкрашенной после теракта краской станция метро “Рижская” и памятник Ленину на Октябрьской площади, следы сталинской помпезности и современные небоскребы нефтяных компаний…
В эти же дни Телеграф оказался в числе приглашенных на грандиозное мероприятие, организованное агентством ИТАР-ТАСС и связанное с его 100-летием. По этому поводу в Москву съехались руководители 99 информационных агентств мира и главные редакторы крупнейших русских газет зарубежья. Было обещано, что с нами встретится Владимир Путин и кто-то из российского правительства.
В день открытия конгресса в гостинице “Международная” ничто не предвещало прибытия первого лица России. Мы с коллегами-журналистами за завтраком все поглядывали на холл и удивлялись отсутствию каких-либо дополнительных мер безопасности. В итоге даже заключили пари: приедет — не приедет. И все же скептики проиграли. На входе в зал заседаний нас всех выстроили в очередь к металлоискателю и внимательно проверили паспорта. Коллегу из Финляндии строго спросили, почему у нее бегают глаза. Видимо, она сумела это объяснить, и ее пропустили. Потом кто-то рассказал, что за полчаса до приезда Путина к гостинице перестали подходить маршрутки, а на многоярусной крыше отеля появились люди в штатском. Собственно, это все, что удалось заметить из мер безопасности.

Путин на татами

Владимир Путин вошел в конференц-зал гостиницы “Международная” стремительно и сосредоточенно, как будто вступил на татами. И во главе огромного квадратного стола он сидел, напряженно наклонившись вперед. Ни разу за полтора часа общения с участниками конгресса он не откинулся на спинку стула.
Президенту России представился уникальный шанс изложить свою позицию по ключевым вопросам перед руководителями ведущих информационных агентств и журналистами со всего мира. И он его использовал весьма умело. Напомнив присутствующим об ответственности журналистского сообщества, Путин упредил возможные обвинения в его адрес по поводу зажима свободы слова. Соотношение между ответственностью СМИ и свободой слова президент России обозначил так: “У нас в народе шутят: откроешь окно — шумно, закроешь — душно”. Что именно предпочитает сам Путин — духоту или шум, — он предоставил решать участникам конгресса. К слову, это было единственное образное высказывание в ходе обязательной программы.
А после этого началась произвольная программа — Путин вдруг согласился ответить на вопросы журналистов. Впрочем, слова “произвольная” и “вдруг” здесь не совсем уместны — ни у кого в зале не осталось сомнений, что этот экспромт был тщательно подготовлен. Гендиректор ИТАР-ТАСС Виталий Игнатенко сразу оговорился, что времени у президента немного, а потому количество вопросов будет ограничено. В числе избранных, удостоившихся чести обратиться к Путину, оказались руководители датского, китайского, алжирского и австралийского информагентств. Когда же инициативу решил проявить незапланированный журналист из Ирана, то выяснилось, что у него не работает микрофон. Справедливости ради надо сказать, что ему поднесли другой микрофон и президент на вопрос ответил.
Не знаем, был ли Путин информирован о том, что спустя несколько дней в мировой печати будет опубликовано письмо известных западных политиков по поводу сворачивания демократии в России. Однако в ходе “импровизированной” пресс-конференции президент успел коснуться практически всех болезненных для него тем — перспектив развития демократии в стране, расширения международного сотрудничества в борьбе с терроризмом, ситуации вокруг ЮКОСа, работы российских СМИ при освещении важнейших событий, подхода России к ситуации в Ираке и к ядерной программе в Иране, нового способа избрания руководителей российских регионов.
Надо отдать должное спичрайтерам президента: в этой части они на образы не поскупились и сделали все, чтобы ответы их шефа были растасканы журналистами на цитаты. Особенно обильно были использованы образы мифических существ и зверей. Были тут и львы, и шакалы, и гидры, и джинны.
Интересно, что людей из ближайшего окружения Путина во время его выступления было немного, самый известный из них — председатель Совета безопасности Игорь Иванов. И сидели они почему-то в самом отдаленном от президента конце зала — аккурат за телекамерами…

Новые люди в старых стенах

Дом приемов российского правительства встретил нас мраморными лестницами, знакомыми с советских времен красными ковровыми дорожками (неужели их кто-то еще выпускает?) и огромными хрустальными люстрами под неестественно высоким потолком. Даже хрустальные фужеры на столах, в том числе крошечные коньячные, тоже были еще из того, почти забытого времени — коньяк сейчас подают совсем в другой посуде. И лишь металлоискатель на входе, ставший уже привычным атрибутом официальных учреждений Москвы, напоминал, что времена изменились.
Впрочем, не только он. Другими были люди, которые встречали нас в зале.
Премьер-министр России Михаил Фрадков, вице-премьер Александр Жуков, министр финансов Алексей Кудрин, министр экономического развития и торговли Герман Греф, министр промышленности и энергетики Виктор Христенко, министр культуры Александр Соколов и глава Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Михаил Сеславинский. Не было только силовиков, которых, по-видимому, намеренно в эти дни не допустили до журналистов — слишком близко был Беслан и много неудобных для власти вопросов остались без ответа.
Тем не менее стоявший рядом со мной главный редактор Огонька Виктор Лошак, завсегдатай официальных приемов, увидев перед собой министерский иконостас, удивленно воскликнул: “Давно я не встречал наше правительство в таком широком составе!”
Команда Михаила Фрадкова, молодая, энергичная, контактная, говорящая на разных языках и не боящаяся диктофонов, сильно диссонировала с застывшей монументальностью дворцовых сводов и величавостью мраморных колонн. Казалось, что сами министры испытывали неловкость, принимая нас в этих гулких хоромах. Трудно было представить, как эти спокойные интеллигентные люди, которые, кажется, и голос-то ни на кого повысить не могут, будут командовать губернаторами и приводить в действие путинскую вертикаль власти.
Желая побыстрее покончить с официозом, хозяева отделались короткими приветственными речами. Ничего не отведав с уставленного яствами стола, они, явно демонстрируя мировой прессе свою открытость и доступность, сразу же пошли в народ. Однако народ в лице руководителей западных агентств, видимо, искренних побуждений правительства не понял. Или же слишком чтил этикет. Будучи не представленными членам Кабинета, “западники” держались от них на почтительном расстоянии, потягивали коньячок, слушали живую музыку — симфонический оркестр легко разместился прямо в зале — и тихо общались между собой. Зато ситуацией моментально воспользовались редакторы зарубежных русских газет, которые тут же ринулись к первым лицам российской власти в надежде взять хотя бы небольшое интервью.

Была без радости любовь, разлука будет без печали

Премьер-министр России Михаил Фрадков, несмотря на свою “черномырдинскую” фактуру, заметно отличался от Виктора Степановича мягкостью манер и внешней открытостью. Пребывание в европейских структурах явно добавило Михаилу Ефимовичу светского лоску. Он легко парировал неудобные вопросы, отшучивался от слишком навязчивых и дипломатично давал понять, что все же находится на приеме, а не на пресс-конференции. На вопрос Телеграфа, не планирует ли глава российского правительства побывать с визитом в Латвии и начать, наконец, строить с нашей страной конструктивные отношения, Фрадков хитро улыбнулся и ответил: “Ну мы же теперь с вами дружим через Брюссель!” Воспользовавшись случаем, Телеграф предложил премьер-министру России дружить напрямую и пообещал, что Рига его тепло встретит в любую погоду.
У вице-премьера России Александра Жукова мы попытались выяснить, что изменится в латвийско-российских отношениях со сменой российского посла в Латвии. Для Жукова сообщение о смене диппредставителя было явной новостью. Он поинтересовался, кого на кого меняют. Услышав фамилию Виктора Калюжного, искренне поинтересовался: а кто это? Потом, правда, Жуков вспомнил, что “Калюжный — это кто-то из энергетического комплекса”, но, извинительно улыбаясь, признался, что ничего конкретного ни о новом после, ни о политическом курсе в отношении Латвии сказать не может.
Зато министр финансов Алексей Кудрин оказался человеком более информированным о Латвии, ведь он родился в Добеле и ходил здесь в школу. Он рассказал Телеграфу, что мать у него латышка, перед войной ее семья попала под репрессии и была отправлена в Сибирь. Сейчас мать живет в Питере. Два года назад Алексей приезжал в Латвию повидаться с родственниками, побывал в родных местах, видел дом, в котором они жили и который до войны был собственностью семьи. Министр порадовался, что застал городок своего детства опрятным и ухоженным. “А как фамилия вашей мамы?” — поинтересовались мы. “Это секрет”, — улыбнулся главный финансист России.
Незаметно из объекта интервью Кудрин сам перешел в интервьюера и засыпал нас вопросами. Спрашивал, чем закончились протестные акции против школьной реформы, кто из наших политиков прошел в Европарламент, чем сейчас занимается бывший главный банкир Латвии Эйнар Репше… Он знал имена наших политиков, помнил много деталей… И все же, при всем его искреннем интересе к Латвии, было заметно, что он интересуется ею именно как ее уроженец, а не как государственный деятель страны-соседа.
Вообще из всего общения с российскими министрами сложилось впечатление, что Латвия для них все равно что Португалия или Мозамбик, что они не испытывают по отношению к ней никаких фантомных болей, никакой ностальгии и не собираются строить через нее никаких мостов. Брак распался, не оставив даже желания о нем вспоминать.