Родниковая водица Плиеньциемса 2

Но это единственный случай в российской истории, чтобы императрица, не отлученная от власти, провела в добровольном уединении столь долгий срок, живя одна среди рыбацких лачуг.

Что делала императрица в рыбацком поселке полтора месяца?

Тайная глава

Императрица эта была удивительная, красивейшая и добрейшая, искренне любимая и вельможами и народом, включая юного Пушкина, который с ума сходил от страсти к ней, пронеся это чувство через всю жизнь. Звали императрицу Елизавета Алексеевна. Нам, рижанам, она близка еще и тем, что имя ее носит рижская улица, которую мы называем Элизабетес.

Прежде чем разбираться, что Елизавета Алексеевна в одиночестве делала в Плиеньциемсе, надо бы вспомнить, что сто лет спустя вышла в свет ее трехтомная биография, принадлежавшая перу историка и литератора, великого князя Николая Михайловича, двоюродного брата последнего русского царя Николая II.

Прочтя труд, царь написал братцу: «Биография Елизаветы Алексеевны будет весьма обстоятельная и без существования тайной главы. Поэтому я нахожу желательным, чтобы ты уничтожил существующие экземпляры и никому таковых не показывал…»

Желание царя было выполнено, и труд вышел в свет без заключительной тайной главы. Называлась она интригующе: «Единственный роман императрицы». И именно в ней крылась причина добровольного плиеньциемского уединения.

«Она принадлежит не этому свету…»

Луиза, будущая императрица, была третьей дочерью маркграфа Баден-Дурлаха Карла Людвига. Едва девочке исполнилось четырнадцать, она неожиданно стала невестой, что даже для XVIII века было рановато. Но родители принцессы были зачарованы представившейся перспективой – ведь предложение о замужестве поступило от могущественной русской императрицы Екатерины Великой, подыскивающей невесту для своего любимого внука, шестнадцатилетнего великого князя Александра.

Так юная фроляйн в октябре 1792 года прибыла в совершенно незнакомую ей бескрайнюю Россию, чтобы предстать пред взорами той, которая сама проделала точно такой путь. Екатерине фроляйн до того понравилась, что она пожаловала ей орден Святой Екатерины первого класса. Но не за ангельскую красоту. По словам графини Головиной, «принцесса Луиза соединяла вместе с невыразимой прелестью и грацией во всей фигуре замечательную для 14-летней девушки выдержку и умеренность. Была она прекрасно образованна, знала историю и литературу, а ее тонкий ум с замечательной быстротой схватывал все, что могло служить к ее украшению».

Столь необыкновенные черты характера принцессы, ее скромность, а также красота в сочетании с острым умом дали повод современникам считать, что «она принадлежит не этому свету…».

Императрица и штаб-ротмистр

В мае 1793 года Луиза крестились, получила имя Елизавета Алексеевна, а спустя несколько месяцев состоялось венчание. Но теплые чувства наследника Александра к супруге вскоре сменились сдержанностью, а потом и полным равнодушием. Получивший свое, он быстро пресытился молодой женой, взгляд его все чаще стал останавливаться на других придворных дамах и вскоре, презрев все правила приличия, он уже открыто сожительствовал с графиней Нарышкиной, которая родила ему дочь Софью. Причем, едва только забеременев, графиня сочла необходимым поделиться новостью с законной супругой своего любовника…

Донельзя оскорбленная молодая женщина всю эту мерзость тяжко переживала не один год. Пока сама не влюбилась. История этой любви стала известна благодаря случаю. После ее смерти все личные бумаги были сожжены по приказу вступившего на престол Николая I, но некоторые строки этих документов успела переписать в дневник его любопытная жена императрица Александра Федоровна.

Влюбилась Елизавета Алексеевна в простого офицера. Штаб-ротмистр Алексей Охотников был хорош собой, умен, остроумен, а императрица была женщина молодая, но любви в замужестве так и не узнавшая. Буквально в считанные дни роман между ней и штаб-ротмистром превратился в сумасшедшую, необузданную страсть: императрица словно брала реванш за все прошлые годы, с головой кинувшись в омут запретной любви. Молодые люди стали тайно встречаться каждую ночь… В начале 1806 года при очередном тайном свидании Елизавета Алексеевна, смущаясь, сообщила Охотникову, что она беременна и отец ребенка он.

Мрачная тень ревнивца

Через полгода у императрицы родилась дочь, названная, как и мать, Лизой. Вернувшегося из-под Аустерлица Александра это удивило, но не огорчило. Удивило потому, что он сам не раз откровенно говорил матери и близким людям о полном отсутствии супружеских отношений с женой. А не огорчило потому, что родилась, слава богу, девочка, а не мальчик, который должен был бы стать наследником русского престола.

А вот у его младшего брата цесаревича Константина Павловича эта любовная история вызвала бешеную ярость. И он решил положить любви конец. Однако он не руководствовался защитой чести брата, так как сам был давно и безответно влюблен в Елизавету, которая решительно отвергла все его ухаживания.

Поздним вечером, когда Охотников выходил из театра, к нему подошел неизвестный и нанес смертельный удар кинжалом. Никакого следствия по этому делу заведено не было. Елизавета Алексеевна была потрясена и сломлена коварством Константина. На свои деньги она поставила памятник возлюбленному в некрополе Александро-Невской лавры, который можно видеть и сегодня. На нем изображена молодая женщина, плачущая под разбитым молнией дубом. Императрица вновь осталась абсолютно одна и уже более никогда до конца жизни не поднимала глаз ни на кого из мужчин. Вся ее любовь, до самого донышка, была отдана дочери, рожденной от любимого человека. Но девочка прожила лишь полтора года… Вот тогда Елизавета Алексеевна и решилась на отъезд из Петербурга в тихий рыбацкий поселок Плен, нынешний наш Плиеньциемс. Никто ее отъезду не воспротивился.

«Икар», погреб и родник

Поселилась она в имении, построенном еще при Екатерине Великой, а потому долгие годы называвшемся Катринмуйжа. Имение находилось в двух километрах от моря. Чтобы легче было к нему добираться, в лесу вырубили просеку, обсадив ее липами. По ней и ходила Елизавета Алексеевна к морю, в котором купалась в одиночестве в любую погоду.

Очень уж хотелось найти это имение. Но все, кто бы ни встретился мне в Плиеньциемсе, удивлялись, что кто-то ищет какую-то «муйжу», а не легендарный дом Zeltiтi, откуда выехал на рыбалку и не вернулся Виктор Цой. Zeltiтi знают все. Увы, сегодня от имения Катринмуйжа почти ничего не осталось. На этом месте в советское время был построен дом отдыха института ЦНИИАСУГА под названием «Икар». Разбившийся еще на самом взлете «Икар» представляет сейчас жалкое зрелище. И лишь одно- единственное строение – погреб бывшего имения Катринмуйжа – хранит память о пребывании здесь Елизаветы Алексеевны. Найти место, где она жила, помогла учительница и увлеченный краевед из Энгуре София Пуките, но даже она ничего не знала о старом погребе. Его, раздвинув кусты, показал живущий по соседству старый латыш. А еще он показал прозрачный родничок, текущий поодаль из глубины земли с незапамятных времен, из которого Елизавета Алексеевна – чистая душа! – любила попить изумительно вкусной курляндской водицы. Море и водица пошли ей на пользу, поскольку вернулась она в Петербург совсем другим человеком. Из полагавшегося императрице в год миллиона рублей она оставляла себе лишь 200 тысяч, из которых на личные нужды тратила 15 тысяч, а остальные отдавала на благотворительные цели. И так до конца дней своих…

Два чудных мгновения

Считается, что стихотворение «Я помню чудное мгновенье» Пушкин посвятил Анне Петровне Керн, передав ей рукопись перед отъездом из Тригорского в Ригу. Но множество обстоятельств дают основания предполагать, что оно посвящено другой, а Керн лишь переадресовано. Описываемое в этих стихах отношение поэта к таинственной незнакомке совсем не соответствует тому, что известно о его романе с Анной Петровной. Какая-то иная женщина, «как мимолетное виденье», прошла мимо него. Среди любвей Пушкина, перечисленных им в «Донжуанском списке», нет Лиз. Но перед самым первым послелицейским увлечением поэта, которым была Авдотья Полицына, стоят загадочные инициалы NN – так за упокой или за здравие поминают лишь особ императорского дома. Столь же «чудное мгновенье» было и еще у одного гения. Великий Бетховен, автор величественных симфоний, в 1808 году вдруг написал изумительную элегию, посвятив ее очаровательному, но недоступному ему созданию и назвав произведение «К Элизе». Музыковеды насчет персоны, которой посвящена музыка, доспорились до хрипоты, но у рижан, имеющих в своем городе улицу, названную этим дивным именем, версия о посвящении элегии Елизавете Алексеевне сомнений вызывать не должна.