Сериал «Доктор Живаго» на НТВ назвали «премьерой года»
Последние два-три сезона телевидение в своих документальных и игровых проектах все чаще обращается к началу прошлого века – к истокам всего того, что случилось со страной в то страшное столетие. Первым из подобных проектов, возвышающих телевидение над его привычным уровнем, был сериал Владимира Хотиненко «Гибель империи». «Доктор Живаго» Александра Прошкина (снявшего «Холодное лето 53-го») о том же времени и о нравственных муках тех, кому довелось в то время жить.
Просмотр фильма оптимизма вам вряд ли добавит. Напротив, после иных серий накатит такая беспросветная тоска, что и не передать. И все те же вопросы, которые мучили думающих людей начала прошлого века, будут мучить и вас – за что? За что такая судьба выпала на долю твоей страны, твоей земли? Почему судьба замкнула круг так, что выхода из него не было и нет? Отчего иные, как адвокат Комаровский (блистательно сыгранный Олегом Янковским), при любой власти, при любом режиме остаются на плаву и прекрасно себя чувствуют, а другие, думающие, чувствующие, страдающие, как Юрий Живаго (Олег Меньшиков), оказываются на обочине жизни и в другой ее точке оказаться просто не могут?
Меньшиков играет свою лучшую за последнее время роль. В первых сериях «Доктора Живаго» кажется, что он вновь повторяет сыгранное ранее. Юный Юрий Живаго является зрителю то очередным слепком со столь же юного (в противовес взрослеющему актеру) Андрея Толстого из «Сибирского цирюльника», то цитатой из сыгранного Меньшиковым Нижинского в спектакле «N» тринадцатилетней давности. Но экранное время идет. Герой взрослеет, и на экране появляется не парафраз из прежних меньшиковских работ, а образ новый, мощный и трагический.
Иные сцены проберут вас до дрожи, до кома в горле, до животных судорог. Ампутация, которую проводит Живаго на фронте, пилой отпиливая солдату ногу, чудовищные по своей бесчеловечности картины жизни в партизанском отряде, куда угоняют доктора, переворачивают все внутри. И заставляют задуматься о смысле жизни, о цене жизни, о том, кто и почему должен эту цену платить.
В последней серии фильма опустившийся больничный дворник – уже не тот Живаго, который был прежде. Уже не поэт. И не человек. И даже не память о человеке, который жил и любил… Поэт и человек умер в нем прежде смерти. Умер, не сумев спасти свою любовь, а с ней и жизнь. Отдав свою любовь тому, кто мог ее, Лару, и их будущую дочь увезти из той страшной жизни, защитить от которой их не мог сам Юрий.
Олег Янковский играет адвоката Комаровского тем злом, которое порой оказывается нужнее добра. Потому что доброта, честь и любовь Живаго не могут спасти его семьи, а зло и бесчестие Комаровского могут.
Отдавать или не отдавать любовь, платить или не платить жизнью за безлюбие? В фильме Прошкина и в романе Пастернака это трагическое противопоставление решается по-разному. В романе Лара кончит свою жизнь так, как кончили ее многие девушки начала прошлого века – в сталинских лагерях. В сериале сценарист Юрий Арабов и режиссер Прошкин дадут Ларе с дочерьми иную судьбу, вписав в единственное дошедшее до Юрия письмо Тони из эмиграции фразу, что она видела в Париже Лару с двумя девочками. В киноварианте жертва Живаго оказывается, может, и не совсем бессмысленной. При всех тяготах эмиграции выжить там было легче, чем в ГУЛАГе. Отдав Комаровскому Лару и обрекая на нравственную смерть себя, Юрий тем самым спасает любимую женщину и их будущую дочь. У Пастернака все горше и честнее. Жертва Живаго напрасна. Как внешне напрасной кажется и его жизнь.
Комаровский Олега Янковского выступает в сериале главным антиподом Живаго-Меньшикова. И именно он, а не поэт Живаго, не революционер Антипов оказывается главным героем того страшного времени. Кроме золотого трио Меньшиков – Хаматова -Янковский в сериале целый ряд хороших актерских работ. Главврач Алексея Петренко, Громеко Владимира Ильина, Шура Шлезингер Инги Стелковой-Оболдиной, старший Антипов Сергея Гармаша, Миша Гордон Кирилла Пирогова – за каждой из сыгранных ими сцен трагедия целой эпохи.
К экранизации можно подходить по-разному. Можно делать слепой пересказ, но Арабов и Прошкин от копирования отказались. Более того, пошли на изменение некоторых сюжетных линий, и этот шаг во многом объясним и простителен. Потому что Прошкин действительно снял телевизионный роман, если и не равный, то близкий по силе к удостоенному Нобелевской премии литературному первоисточнику. Остальное можно оставить на совести экранизаторов. Кому-то в первых сериях покажется излишне раскованной, едва ли не распущенной Лара Чулпан Хаматовой. Кто-то не примет режиссерские вольности, дописанные «непастернаковские» реплики и диалоги. Но все же получился рассказанный языком современного телевидения роман, который заставляет сегодняшнего зрителя задуматься над теми же вопросами, над которыми мучились, замирая над слепыми копиями, читавшие его в начале 60-х, когда «Доктор Живаго» был под запретом.
В финале сериала увлекшийся новомодным кинематографом Миша Гордон забирает оставшийся от умершего Юрия Живаго чемодан стихов. Поэзия уступает место покорившему эпоху кинематографу, чтобы много десятилетий спустя кино вернуло своему зрителю поэзию. Чтобы с экрана зазвучало ворожащее: «Мело, мело по всей земле во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…». Чтобы после показа сериала с прилавков книжных магазинов смели книги с Меньшиковым и Хаматовой на обложке. Чтобы роман Пастернака прочли те, кто без подогретого телевидением интереса не удосужился бы его прочесть.