Личное дело Романа Самарина 36

“Динабург Вестник” с удовольствием сообщает своим читателям, что в тройку лучших журналистов города вошел  Роман Самарин. Стоит отметить и тот факт, что три года подряд Роман был первым, работая в других изданиях. Став преемником легендарного “Красного Знамени”, в творческом плане “Динабург вестник” — совсем юное издание. коллектив, задачи, популярность — все изменилось. Однако газету уже успели оценить: кто-то нас любит, кому-то новый “Динабург”, как в горле кость. И это здорово. Сегодня у наших читателей появился шанс узнать подробнее, чем живет, о чем мыслит известный журналист города.

— Еще раз прими поздравления от коллег, Роман. Первый вопрос: ты рад?

Самый лучший рейтинг — отзывы людей. Несмотря на то, что попадаются и такие, кто после восьми месяцев присутствия на информационном рынке “Динабурга Вестника” с удивлением разглядывает случайно попавший в руки номерок, свое место под солнцем мы заняли. Объективно — кто-то из наших не мог быть не отмечен.

— Сомнительного свойства реклама: “случайно попавший в руки номерок”.

А что здесь такого? Мы вошли на рынок осенью, во время подписки. Не многие даугавпилчане могут позволить себе выписывать несколько местных газет. Наше издание было абсолютно не раскрученным. Нам и сейчас тяжело — ни радио своего, ни телевидения. Вся наша реклама — это объективность, злободневность и качество изложения материала. Впрочем, это немало. Очень приятно, что, подписавшись на одну газету, в киосках горожане дополнительно покупают другую — “Динабург Вестник”. Это наши потенциальные подписчики.

— В тройке лучших —  Владимир Рудой и журналист “Миллиона” Борис Лавренов.

Судя по тиражу, а, значит, и потенциальным возможностям “Миллиона”, отрапортовавшего о “подавляющей победе”, за которую голосовала “вся Латгалия”, мне и г-ну Рудому повезло — нам выделили квоту. Все остальные призовые места, как известно, занял также “Миллион”. Работа налажена — там все пишут. Это я немножко шучу. Что касается г-на Рудого, перефразируя, можно сказать: мы все учились у Рудого. Чему-нибудь. С кого-то вышло “как-нибудь”. Никто не совершенен, человека нужно принимать, какой он есть. Владимир Аркадьевич — репортер от Бога! Главное — он точно не равнодушный человек. Боря Лавренов — очень хороший журналист.

— По-моему, ты сейчас на “Миллион” бочки гнал…

Упаси Боже! Говорю абсолютно серьезно: за два года работы в “Миллионе” я многому научился у Григория Немцова. И очень ему за все благодарен. Знаю, что Григорий Владимирович нежно, по-отечески относится ко мне.

— И это называется “благодарность”?

Как “сын” я могу и взбрыкнуть. Дети все эгоисты. Сам знаю, у меня один настоящий есть. Кроме того, мы теперь конкуренты.

— Судя по количеству должностей, а ты еще и шеф, г-н Самарин, наверное, трудоголик?

С точностью до наоборот. Как в анекдоте: еж — птица гордая, пока не пнешь — не полетит. Жизнь — она регулярно пинает, поэтому приходится шевелиться, но если есть возможность пофилонить — мое место в первом ряду.

— Как ты пришел в журналистику?

Я с детства любил писать. Очень нравилось “художествовать” на стенках в квартире. Начав слишком часто получать от родителя ремня, как все мальчишки, перешел на заборы. После очередной взбучки затихарился, немного подрос и стал писать эпиграммы на учителей. Девчонки ухохатывались — что еще надо? После одного из четверостиший чуть не вылетел из комсомола. Отец, офицер, мечтал видеть во мне свое продолжение. Как самому ни странно, учеба всегда давалась легко, более того — процесс нравится до сих пор. Легко и, подчеркиваю, сам, поступив в военное училище, четыре года мучил отца, преподавателя училища. Был случай, когда он, начальник патруля, устраивал облаву на самовольщиков, возвращавшихся с танцев. Среди них был и я.

— Догнали?
bq. Я же молодой и спортивный был. На следующий день за ужином папа сильно сетовал о провале операции. Я сочувственно кивал. В общем, тот период моей жизни можно охарактеризовать как мучение своих близких. Через четыре года я благополучно и с позором для отца был изгнан из училища. Те, кто меня изгоняли, знакомые и друзья отца, знавшие меня с пеленок, переживали больше меня. И до сих пор переживают, но уже за успехи в другой области — журналистике. Вообще говоря, военные люди — особые. ту, особую атмосферу, семейные взаимоотношения, где не существовало деления на своих и чужих детей, офицерскую дружбу — все это не передать. Это можно знать, этим можно жить. Только как постарели все. Но подвожу черту: став гражданским человеком, ничего в жизни не умея, я плюнул на все — и поехал себе не куда-нибудь, а в Ленинградский университет! На факультет журналистики поступить простому смертному в то время было практически невозможно. Добирался три дня, с приключениями. Добрался и поступил. Все ахнули: первый — я, второй — отец. Кажется, тогда в наших взаимоотношениях произошли некие перемены. Мы оба, каждый о своем, задумались. Что-то я вроде как расчувствовался?..

— Зато мы многое о тебе узнали. Коротко. Кто редактирует твои тексты?
bq. Сам.

— Зарплату тоже сам себе начисляешь?
bq. Вначале начисляю вам.

— Сложно совмещать журналистику и бизнес?
bq. Коротко не получится. Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо — сделай это сам. Так часто бывает. Сегодня для меня это норма. “Динабург Вестник” не в такой степени, как другие издания, и мы это уже доказали, зависит от политической конъюнктуры. Мы можем себе позволить то, что не могут другие — писать правду: то, что есть, то, что думаем, то, что вокруг видят люди. Мы пишем, анализируем, делаем прогнозы. В этом прелесть момента: когда не надо ничего придумывать, облажаться, извиняюсь, сложно. Люди ведь все видят. Кривотолками по поводу “кто под кем” занимаются те, кому уже сказать нечего. Абсолютно независимым быть нельзя — это аксиома. не имея финансовой подпитки, честнее и проще сразу закрыть газету. У каждого свои критерии, но есть грань, через которую я никогда не переступлю. Главное для меня — мои читатели, обычные люди, и я не стану пудрить людям мозги кому-то в угоду.

— Но Думу нашу “Динабург Вестник” особо не жалует?
bq. О чем это ты? В каждом номере наша мэр перерезает какие-то ленточки.

— Это информативная часть. а публицистика?
bq. Сколько раз на “летучках” я вас прошу: напишите про нашу Думу что-нибудь не просто хорошее, — людям надоели ленточки, — но что-нибудь серьезное. Что ж вы не пишете? Правильно: неловко показаться смешными. Как можно серьезно относиться к “стройке века” — автомагистрали в Стропах? Какой нормальный, не ангажированный, в трезвом уме и при памяти хозяйственник станет вбухивать полтора миллиона латов в проселочную дорогу в то время, как весь город покрыт колдобинами! На все городские дороги в этом году выделен один миллион! Я — за строительство, но не сегодня и не автомагистрали! Мы что, не понимаем, кому и зачем это надо? Мы не понимаем, кто и что с этого поимеет? Мы что, не видим расклада сил в Думе, не видим, кто каким интересам служит? Все на поверхности. Как можно серьезно относиться к нашим чиновникам, не знающим законов? Журналисты “Динабурга Вестника” в статьях стали регулярно делать сноски на законы. Журналисты учат законы вместо чиновников — где это видано? Наша власть безграмотна. Ей ничего не нужно, она ничему не учится! Нашим рвачам и угодникам абсолютно до фонаря жизнь конкретного человека. Наши “думцы” просто не дают повода написать о себе что-то приличное. Им аэропорты хочется строить.

— Но ведь другие издания находят повод?
bq. Это их дело. Точнее, дело совести каждого журналиста. Народ уже не смеется над думскими чиновниками и их прожектами, люди просто разводят руками. Я против оголтелого критиканства, которое отличается от критики, как отличается маньяк от хирурга. Критика — это анализ, это поиск фактов и их сопоставление, это фамилии, это работа ума. Критиканство — это напор эмоций, вытесняющий рассудительный анализ, это демагогия на потребу публике, обсасывание пустоты и банальностей, придание им псевдоглубокомыслия. Критиканство выхолащивает критику, как дешевая попса вытесняет качественный рок. Мы не Европа, мы — голытьба. У нас другая жизнь, другие проблемы. Сегодня требуется умный и честный анализ, чтобы обратить внимание общества на собственные, а не чужие болячки. Некоторые издания делают все, чтобы главное нивелировалось на фоне обыденных баек ни о чем. О какой гражданской позиции можно говорить, если наши журналисты боятся подписываться под материалами? Или наоборот: раздувают из мухи слона, не замечая при этом настоящего свинства под собственным носом.

— Тебе не угодишь. И в чем, по-твоему, задача журналиста?
bq. Задача журналиста, если он не подряжен на промывание мозгов публике, если он, действительно, независим в своих суждениях и выводах, заключается в том, чтобы пробудить в этой самой публике ее собственные суждения и понудить ее делать собственные выводы. Наивен тот журналист, который полагает, что его публикация явится непосредственной причиной смещения поносимого им чиновника. Опубликованные, пять раз проверенные материалы о прямом нарушении закона — не в счет. Задача журналиста — по возможности объективно доносить до людей информацию. Можно и нужно делать выводы, только не нужно считать себя умнее других.

— Тебе пришлось поработать во многих изданиях, включая зарубежные. Что, на твой взгляд, не хватает даугавпилсской журналистике?
bq. Всего хватает. Я бы сказал, что перебор. Не будем говорить, что журналисты — люди зависимые. Есть спрос — будет и предложение. Плохо то, что журналистика поставлена на поток, политически заказана.

— Разве сегодня можно без политики?
bq. Без нее никогда нельзя. Когда газеты открывают “новые русские”, газета, радио, телевидение становятся всего лишь орудиями для достижения определенных целей. Несложно проследить: за несколько лет одни и те же издания били и “красных”, и “белых”. И не потому, что одни других чище, а по принципу: кто у власти, с тем и стоит иметь дело. Видимо, это и есть издержки демократии. Плюс в этом только один: составляя конкуренцию, такие СМИ заставляют качественнее работать. Хочешь быть востребованным — извлекай уроки. Журналист, по большому счету, должен быть голодным на информацию и злым на власть. Тогда автоматически во главу угла встает простой человек! Или мы уже хорошо живем? Или проблем у нас уже нет?

— Кстати, о русских…
bq. Достали, честно говоря, латыши. До сих пор не могу осмыслить, что являюсь каким-то негражданином. Что это такое? А сын — гражданин. Как, объясните мне доходчиво, это понять? Как мне убедить себя в правильности того факта, что гражданин ЕС имеет права, которых у меня нет? Наш Сейм — полностью отмороженное явление. В общем, на твое замечание говорю так: я — русский и этим горжусь! У меня сын, двое племянников. И если наши политики думают без труда испортить им жизнь, они ошибаются. Я в стороне не останусь.

— Как отметил День Победы?
bq. С отцом и племянниками сходил в кафе. Пацанам выставил мороженое, отцу — сто грамм “фронтовых”.

— В каких апартаментах живешь?
bq. Всю жизнь в однокомнатной квартире.

— Сколько денег на счету?
bq. Минус “штук” примерно пять.

— Чем из нажитого больше всего гордишься?
bq. Сыном.

— А дорожишь?
bq. Семьей.