«Почему я хожу в Чернобыльскую зону» – рассказ нелегала 6

«Меня знают как человека, который нелегально ходит в Зону отчуждения «с туристической целью», как я пишу затем в административных протоколах, когда меня ловят. В зоне я нахожу свой покой и черпаю вдохновение для своих текстов.

Началось все с того, что я захотел сходить туда раз или два, чтобы набрать материала для книги. И вот уже прошло пять лет в ритме, когда я или иду в зону, или пришел из зоны, или готовлюсь к следующей прогулке в зону. Зачем я туда возвращаюсь снова и снова? Ответа на этот стандартный вопрос не существует. А зачем люди занимаются сексом? Зачем принимают наркотики? Зачем ходят на рок-концерты? Потому что это жизнь.

Мой литературный метод основан на зацикленности и бесконечных повторениях. Это как культ цикла, умирания и рождения бога, захода и восхода солнца. Я возвращался туда, потому что мне нужно было «задолбаться», чтобы это место мне надоело. Я хотел достичь «позы вечного фейспалма». Только тогда понимаешь, каким должен быть твой текст.

Первый мой поход в зону был в сентябре 2010 года. Была осень, золотая пора. Я зарегистрировался в интернете на одном форуме, и меня повели туда люди с опытом.

И тогда я впервые увидел «Чернобыль-2» – гигантскую военную радиолокационную станцию, которая так и не успела заработать. Я особо ничего об этом месте не читал, не видел фотографий и даже не думал, что там есть такая штука. И вот ночью, когда ярко светили звезды, меня к ней подвели, и я понял, что сейчас мне туда нужно лезть. А это 153 метра над землей. Мы лезли туда где-то час. У меня уже отваливались руки от усталости. На последнем пролете лестница оказалась немного изжитой, ходила под ночными ветрами. До этого я думал, что не боюсь высоты, но там понял, что родился во второй раз.

А потом я начал ходить в зону сам.

Припять и села

Припять – это не мертвый город. Там лают собаки, постоянно лазают какие-то мужики, ездит белый «ивековский» бусик и туристический автобус, в который иногда хочется бросить кирпич. А еще ездят «металлисты" (нелегалы, которые вывозят из зоны металл – ред.) на мопеде «Верховина». Но вечером Припять умирает и действительно превращается в мертвый город. И чтобы действительно почувствовать отчуждение, я хожу в села, причем в села не на туристических маршрутах: Денисовичи, Машево, Чапаевка, Городчан, Кривая Гора, Кошевка, Староселье, Усов, хутор Золотнеев, Новый Мир, Весеннее.

Звери

Встречи с животными случаются постоянно. Чаще всего – с кабанами. Если это происходит ночью, то это гарантированное предынфарктное состояние. Потому что это животное спит, отдыхает, а тут ее вдруг будят различные разгульные элементы. А если встретить их днем, то это маленькие хрюшки, и нелегал сразу думает, «где мой фотоаппарат?», а не «как мне убежать?».

Волки – тоже бывает. Но они боятся людей больше, чем мы их боимся. И когда в лесу слышен их вой, то пугаться нечего, потому что если волки воют, то значит, они не на охоте. По крайней мере, я так думаю. Лоси – это отдельная тема. С ними часто встречаешься в сентябре, когда у них гон. Как-то мы сидим в доме с выбитыми окнами, а на улице с одной стороны – лось, который хочет спариваться, а с другой стороны – еще один лось, который хочет спариваться. И они ходят вокруг дома. И как только зашло солнце, начался страшный рев, не отличишь от медвежьего. Были случаи, когда люди, услышав этот звук, вылезали на сосну и вызвали милицию с КПП.

А еще был один случай в 2014 году, когда я подбил четырех друзей «откупорить» (так у нас называется первый поход в какую местность) село у приграничья. Мы переправились через Днепр на лодке и так нелегально попали в зону. Очень долго шли к хутору, из которого раньше не было никаких фотографий. «Откупорили» его и нашли там одну-единственную целую комнату. Были очень уставшие и не закрыли на ночь двери, хотя всегда это делаем. А окна выбиты. Легли там ночевать, и тут к нам в гости, прямо в дом, пришла рысь. Друзья будят меня и кричат: «Маркиян, там рысь!» Во мне все стынет. Но потом оказывается, что она будто бы убежала из коридора, потому что рысь всегда после первого контакта с людьми убегает. Я думаю: «А, ну хорошо…», - и залезаю в спальник. И тут слышу дыхание, которое мне кажется медвежьим, как из фильма про Хью Гласса. Я белею, вылезаю из спальника и понимаю, что она не ушла, потому что, наверное, где-то рядом ее котята.

Может, кто-то думает, что впятером такую киску можно забодать, но нет. Я уверен, что ничего бы не получилось. Без шансов. У нее реакция в 14 раз быстрее, чем у нас. И тут мы понимаем, что быть сталкерами нам больше не нравится. Мы начинаем разбирать кирпичную печь, забиваем кирпичом окна и баррикадируемся в комнате. А рысь до утра бегает вокруг. Утром мы осторожно выходим на улицу и видим, что она сидит в десяти метрах. Видимо, ее котята жили в сарае, который стоял рядом. Мы осторожно ушли, и она нас не тронула.

Штрафы

Нелегалов ловят часто. Меня поймали раз шесть или семь. Три раза мы просто «гнали беса» – приходили в Чернобыле в милицейскую столовую, где они все едят, и начинали покупать себе еду. Большинство нелегалов ловят, потому что они не умеют правильно заходить в зону. Их сдают водители маршруток или таксисты в Иванкове, поэтому мы ездим с проверенными таксистами. Когда нужно не попасться, проблем у меня нету.

Что происходит, когда ловят? Первичный обыск. Могут стащить что-то незначительное, какой-то ножик, например. Но такое бывает редко. На самом деле менты там гораздо человечнее, чем те, которые у нас в городах. Потом допрос. Затем доставляют в Чернобыль, и там вторичный шмон. Долго заполняют бумажки. Могут оставить на ночлег, потому что, например, у них нет ключа от сейфа с протоколами. Не скажу, чтобы эта головомойка была приятной, но иногда бывает весело.

Как-то нас поймал пограничник – посмотрел в тепловизор. Это было еще до АТО, и слово «тепловизор» знали только люди, которые занимаются ремонтом теплового оборудования. Они там охотились за какими-то контрабандистами на белой «Ниве», которая от них картинно убежала, подрезав милицейскую машину. Но вместо контрабандистов поймали нас.

Если ничего оттуда не выносить – рыбу, грибы, металл – то выпишут обычный админпротокол, что поймали в парке за распитием пива. Выписывают штраф, но в основном он не приходит. Мне до сих пор не пришел ни один штраф.

Радиация

 Никаких дозиметров у меня никогда не было. Человек до 30 лет вообще редко задумывается над тем, что будет дальше. Он думает, что будет жить вечно. Рвет на себе рубашку и думает, что сможет так всегда. Это как у Жадана: «Смерть – это будильник, ты сам заводишь его на шесть утра, а когда он будит тебя своим сатанинским звоном, начинаешь ныть: мол, еще пять минут, всего лишь пять минут».

Я понимаю, что это вредно, но это не так вредно, как думают многие люди. Есть несколько правил: не пить воду из разных луж, перед едой вытирать руки салфетками, не есть ягоды оттуда. Я стараюсь не лезть в те места, в которые действительно лазить не нужно. А в зоне они есть.

Это подвал медсанчасти, о котором знают уже все. Некоторые дураки начали туда приходить и, например, забирать себе на сувенир каску пожарного, который ночью 26 числа гасил у реактора огонь. Наверное, не нужно говорить, что эта каска – концентрированная смерть. Это прижизненная премия Дарвина.

Или подвал припятского завода «Юпитер». В этом подвале есть ящик, в котором, как полагают многие, лежат куски графита, вылетевшие из реактора при взрыве. За пять лет я ни разу туда не спускался. Но есть люди, которые идут туда и копаются там, натянув респиратор. А это все равно, что стать перед скоростным поездом «Интерсити» и открыть зонтик.

Священная корова

Раньше мне казалось, что нелегальное хождение в зону не тянет на субкультуру. Это, скорее, был кружок по интересам. Но сегодня это уже субкультура.

Как мы называем сами себя? Я придумал слово нелегалы (укр. «нелеґали»). Потому что это чисто украинская забава. Есть и другие слова: самоходы, пешеходы, сталкеры. Но сталкеры – это ироническое. Так говорят о туристах-клоунах, камуфляжных покемонах, которые в противогазе фотографируются на фоне какого-то раздолбанного сарая: это сталкер. Среди нелегалов около 10% девушек. Но они обычно никогда об этом не рассказывают и не делают из этого спектакля. А еще они выносливее. Все девушки, которых я водил, выносливее большинства ребят. Есть девушки, которые были везде в Чернобыльской зоне, но с ними в Сети нет ни одного интервью.

Вообще я не делаю из зоны священную корову. Мне не нравится весь этот поставарийный пафос, хоть я и терпеливо к нему отношусь. Мы не можем всю жизнь плакать и падать на колени. Мы должны что-то изменить. И даже несмотря на плачевность этой ситуации мы должны ее как-то использовать. Работать с тем, что у нас есть.