Имант Калниньш назвал НАТО и ЕС «убийцами» 7

О музыке

— Что вы считаете самым большим достижением в своей музыкальной карьере?

— Не могу, не хочу выделять, потому что, если я одно произведение назову, другие обидятся.

— Я позволю себе выделить вашу 4-ю симфонию. Я послушал ваши последние три симфонии — 4-ю, 5-ю и 6-ю. Если, конечно, верна моя информация, что 7-я симфония еще не готова…

— Готова. Около полугода назад я ее закончил. Но это еще не стало общеизвестным фактом. Знают только те люди, которые знают.

— Вы не собираетесь ее исполнять?

— Я могу собираться или не собираться, от этого сегодня ничего не зависит, потому что в 2002 году я закончил полнометражную оперу «Матис», о которой тоже некоторые люди знают. Я закончил за это время концерт для гобоя с оркестром, вторую ораторию «Поэт и русалка». Все это я написал в этом веке — кто-то об этом знает, кто-то не знает, но никто пока не собирается исполнять эти вещи. Этим отличается наше время от прежнего времени.

— «Прежнее время» — это какое?

— До Атмоды.

— И что, никто не интересуется новыми сочинениями латышского классика?

— Не знаю, можно ли меня называть классиком? Мне, конечно, это очень льстит, но факт есть факт. Насчет оперы даже начались какие-то подготовительные работы, но потом все это остановилось и никакого движения не последовало.

— Допустим, опера — это дорогостоящее мероприятие. Но инструментальное произведение исполнить проще. Вы живете в Лиепае, где есть прекрасный симфонический оркестр. В Риге действует национальный симфонический оркестр. Есть и другие оркестры. И нет ни одного коллектива, ни в Латвии, ни за ее пределами, который бы заинтересовался этими вещами?

— Не могу так сказать. 6-ю симфонию, которую я написал тоже в этот период, т. е. в XXI веке, Лиепайский симфонический оркестр исполнил в Риге, а Латвийский Национальный симфонический оркестр сделал очень хорошую запись. Это есть. Но мне лично… Не хочу, чтобы это звучало так, будто я жалуюсь. Я не жалуюсь, моя музыка звучит, и я лучше всех знаю: то, что я написал — это высокого качества работы. Мне просто интересно сравнивать. В то время, в советское время, я тоже писал оперы, симфонии, и все оперы немедленно были поставлены; все симфонии были немедленно исполнены, и не только исполнены — они были куплены государством (министерством культуры). И сейчас — очень интересно! — после обретения независимости, когда мы сами теперь хозяева своей страны, все это прекратилось. Мне интересно. Мне не обидно, совершенно не обидно. Думаю, это просто такое время, так получилось, что теперь так. Но, конечно, это очень интересно — сравнивать. Правда? Теперь у нас есть такая возможность.

— Процитирую высказанное сравнительно недавно мнение российского композитора Андрея Попова о вашей 4-й симфонии: «В первый раз слышу удачный синтез симфонии с рок-стилистикой, хотя попыток много было. Причем, очевидно симфония выдержала испытание временем. Звучит очень свежо». Приходилось читать, что на премьере публика просто зашлась от восторга. Выходит, что и спустя 40 лет эта вещь остается актуальной.

— Насчет актуальности скажу, что любая работа, любая музыка — если она правдивая, она остается актуальной. Бетховен, Моцарт, Шопен… Все это остается потому, что это чистое, это золото, это не суррогат. Если моя музыка правдива, если она выражает свою правду, она всегда будет актуальной. Пропадает то, что ложно.

— Ваша 4-я симфония стала культовой для многих поколений, вошла в латышский культурный канон.

— Вы знаете, слова «культовый», «легенда» мне так надоели. Сегодня их употребляют для обозначения ширпотреба. Я не хотел бы, чтобы к какому-то из моих произведений присваивался культовый статус.

О политике

— Вы где-то сказали, что зайди сегодня речь о вступлении Латвии в Евросоюз и НАТО, вы высказались бы против этого. Я понимаю, что покушаюсь на святая святых, но не допускаете ли вы, что сейчас вы иначе взглянули бы и на события 4 мая 1990 года, когда была принята Декларация о восстановлении независимости Латвийской Республики, и когда вы голосовали «за»? Можете ли вы поручиться, что тогда вы поступили правильно?

— Я думаю, что история человечества развивается сама по себе, ее ход не может никак изменить ни сверхгосударства, ни малые государства, ни народы, ни личности. Ход истории никто не способен изменить. Можно изменить отношение: человека к человеку, государства к государству. Если бы можно было менять ход истории, не было бы войн, но они есть, и, не дай Бог, будут. С сегодняшним моим опытом, с сегодняшним моим пониманием вещей, с тем багажом, который мы здесь, в Латвии, накопили за эти 25 лет после восстановления независимости, я иначе могу судить о том, что в действительности произошло после 4 мая. Я могу сейчас. Тогда я не мог этого.

Мне незнакомы были персонажи действий. Я знал, что там Янис, а там Петерис. Я знал, что мы депутаты [Верховного Совета Латвийской ССР], но я не знал, кого представляют эти люди, я не знал, какие интересы пришли они отстаивать. Принятие Декларации о восстановлении независимости Латвийской Республики это один из эпизодов в ходе истории, от которого невозможно было уклониться. Также как невозможно было уклониться от того, что СССР распался. Этого никто не мог остановить. Декларация о восстановлении независимости Латвийской Республики — это логичный ход. Нелогичное началось потом. С сегодняшними моими пониманием и опытом я бы тоже, конечно, голосовал бы за эту декларацию, но я не голосовал бы за вступление в Евросоюз, я не голосовал бы за вступление в НАТО, хотя об этом не спрашивали даже депутатов Сейма. 

Ни в коем случае! Потому что сегодня я вижу, что это за система Евросоюз, сегодня я вижу зачем она создана, как она используется, для чего и для кого задействована эта система. В свою очередь, Евросоюз как субсистема входит в еще большую систему, имя которой «Мировой финансовый капитал». А НАТО — это служба безопасности этой большой системы. Они и командуют парадом в мире. Не может быть, чтобы нормальный человек мог хотеть, чтобы его страна, вновь обретшая независимость, участвовала в проектах, у которых нет никакой связи с теми мечтами, что лелеял этот маленький народ, обретая свою независимость. Ничего общего нет у тех чаяний с теми целями, которые преследует эта система.

— Ваши оппоненты скажут, что лучше быть на стороне более сильного, т. к. это дает большие гарантии безопасности и сохранения той условной, номинальной независимости, которой мы располагаем. Мол, не будь Латвия членом ЕС и НАТО, ее поглощение Россией было бы неизбежно.

— Вы говорите, что с более сильным безопаснее. Но если бы вы знали, что более сильный — убийца, вы пошли бы с ним? Однажды в Сайме я говорил с человеком, который раньше занимал довольно высокий пост в министерстве обороны. Я спросил его, сколько стоит пребывание латышского контингента в Афганистане? Он назвал какую-то сумму в миллионах латов. Я сказал ему, что мне не нравится участие Латвии в этих иностранных акциях. Он мне ответил в том же духе: без этого, когда нам будет трудно, нам тоже не помогут. И тогда я ему сказал: я лучше останусь один против угрозы, чем пойду вместе с убийцей. И это мой ответ на ваш вопрос. Это мой ответ. Я считаю, что Латвия не должна участвовать в том, в чем она сейчас участвует. Я считаю, что Латвия должна остаться одна на этом этапе. И пускай будут эти угрозы, но она должна устоять одна. Потому что, если там — на Западе или на Востоке — агрессор, если его цель — захватить Латвию, он ее захватит, но мы останемся. Нас нельзя будет упрекнуть в том, что мы соучаствовали.