Смешно, страшно, скучно

Субъективные заметки о фестивале Homo Novus

Cамым ярким событием на недавно прошедшем театральном фестивале Homo Novus были абсурдистские постановки. Большинство из них оказались милыми, две — невероятными и одна — лишней…

Идите в баню!

Что касается милых, то cначала хочется отметить эстонцев. Первым со своей лекцией-перформансом “Будь пьяным, очень пьяным, совсем пьяным” выступал Андерс Хармс, известный у себя на родине провокатор. Конечно же, он требовал от зрителей признать абсурдность мира. Разумеется, ему было мало просто говорить о ней — периодически Хармс “разоблачал” сам речевой акт, то и дело ударяясь в веселую игру слов. Примечательно, что ставя зрителей нос к носу с истиной бытия, Андерс не предлагал им выдержать это противостояние. Наоборот, остроумно ввернув в свою лекцию пассаж о гедонизме, он посоветовал публике “ударить в грязь лицом” — довериться абсурду и предаться его радостям. “Идите в сауну, трахайтесь до одури, напивайтесь в зюзю!” — так Хармс закончил свое выступление, кстати, сам уже порядком пьяненький (за то время, что Андерс провел за кафедрой, он успел влить в себя изрядную дозу виски).
Еще веселее было на последовавшем вслед за этим выступлении эстонцев Especially Sad Music Orchestra. Под высокопрофессиональный музыкальный аккомпанемент (от барочной музыки до откровенной какофонии) болезненного вида солист Свен Кунту мелодекламировал свои презабавные истории типа: “Бабушка рассказывала, что у них в деревне была традиция — ходить зимой на реку и топить в проруби лошадь. Если животное тонуло, значит, все должно было закончиться хорошо, только почему — бабушка не помнила”. Было очень смешно, но и только. Эстонцам не удалось выбить из-под зрителей стулья. Тем более ценными показались мне старания немцев Rimini Protokoll и французского бродячего циркача Жоана Легиллерма. Эти сумели по-настоящему напугать и осчастливить зал.


<table cellpadding=0 cellspacing=0 border=0 align=“left” style=“margin-top:5px; margin-bottom:5px; margin-left:0px; margin-right:5px;” width=150>Андерс Хармс: “Напивайтесь в зюзю!”Как страшно жить
Сameriga (камера, подглядывающая за Ригой) — проект, реализованный немцами и швейцарцами с участием реальных рижан. Постановка с виду не была похожа на театральное представление. На входе в старое здание Рижской думы, где и происходило действо, каждому зрителю выдавался персональный обходной лист с координатами комнаты, куда надлежало отправиться именно ему. На месте его встречал человек, действительно ранее работавший в этом кабинете. Он заводил будильник, так что сразу было понятно — надолго ты тут не задержишься. После “хозяин”, как правило, начинал рассказывать о временах, проведенных в этих четырех стенах, и о своих служебных обязанностях. Некоторые, правда, пользовались помещением как кафедрой. Например, охранник здания, когда я к нему попала, пустился в рассуждения о грядущем конце света. Иногда тебя просто не замечали — хоровой кружок Министерства иностранных дел, которое скоро въедет в пустующее пока здание, попросту распевался в моем присутствии. После пяти минут такого “опыта” тебе называли номер следующей комнаты и ты, заинтригованный, отправлялся — нет, почти летел — за новым приключением.
Не меньше Cameriga впечатлило меня выступление Легиллерма “Тайна”. Цирк по Легиллерму — вовсе не последовательные выступления акробатов, жонглеров, клоунов и канатоходцев. Этот метафизик и философ полагает, что в первую очередь его жанр должен быть характеризуем странностью происходящего на арене, странностью настолько взвинченной, чтобы травмировать ею зрителя, устраивать для него интеллектуальный хаос.


“Лед” против
Из домашних постановок мне больше всего понравился “Читальный зал” Петериса Кимелиса. Спектакль был составлен из стихотворений латвийских поэтов — Скуйениекса, Лиединьша, Бойко и др. Несмотря на то что четверо занятых в нем актеров так или иначе взаимодействовали друг с другом (все больше конфликтовали, благодаря различным поэтическим позициям, которые они представляли), Кимелис признался, что не выстраивал спектакль в традиционном смысле этого слова. Он не придумывал актерам сверхзадач, ребята, по его словам, “просто читали стихи”. Впрочем, эта “смерть автора” совсем не означала “смерти читателя”. Пассивность со стороны творческой группы вовсе не мешала зрителям самим разрулить постановку и решить: тот длинноволосый, убежденный, будто язык его — его дом, будет буржуем-антигероем; а этот очкарик, ищущий места для невысказанного слова, эдаким новым Вертером. Наоборот, от зрителей только того и ждали, чтобы они включились. Ведь без их “западной логоцентрической традиции”, наделяющей смыслом все, на что направлена мысль человека, действо оставалось бы бессмыслицей. Так же думал Алвис Херманис, когда ставил “Лед” Сорокина. Его “Лед. Коллективное чтение книги с помощью воображения” длился скучные 4 часа, актеры действительно просто читали нам роман, не желая трактовать текст и таким образом представляя его еще одним абсурдным началом, готовым к обозначению. Все бы ничего, но, по-моему, этот роман, в котором Сорокин временами доходит до интимности уровня “Превращения” и серьезности ранга “Живота архитектора”, противится подобному постструктуралистскому отношению к тексту.

28.09.2005 , 11:10

Телеграф


Написать комментарий