Боль памяти

«Столько пришлось пережить на своем веку трудностей, лихолетья, что и вспоминать не хочется. И люди в жизни встречались всякие: и добрые, и не очень».
Одно за жизнь Клавдия Ивановна усвоила твердо: добро и зло не исчезают, они, как капли дождя, поят ту почву, на которой вырастают человеческие отношения, а потому люди не должны копить зло, иначе эта почва окажется пропитанной и отравленной ядом ненависти…
Клавдия Ивановна хорошо помнит и депортацию 1949 и годы, прожитые в Сибири, в Нижне – Иртышском совхозе № 46 Омской области. В марте сорок девятого ей было двадцать два года. Возраст, когда молодая девушка полна надежд, устремлений, когда строят планы на будущее, когда кажется, что может покорить мир… И в одночасье рушится все…
Окончив бухгалтерские курсы, она жила в Двинске, снимая квартиру на улице Пушкина, 39 на Новом Строении. Дом находился в 20 минутах ходьбы от паровозо-вагонного депо, где девушка работала в бухгалтерии. Несмотря на молодость, сумела зарекомендовать себя добросовестной работницей, ее ценили и уважали, поэтому работа приносила удовольствие.
Накануне рокового не только для Клавиной семьи, но и для 412 семей из окрестностей Даугавпилса дня девушка возвращалась с работы домой.
На подходе к дому ее остановил знакомый и, как-то странно озираясь по сторонам, полушепотом предупредил: «Клава, завтра последний день отправки эшелонов с семьями кулаков, националистов и всех врагов советской власти в Сибирь. Укройтесь где-нибудь у родственников на несколько дней, пусть все утрясется…» Известие было столь неожиданным, что Клава не сразу стала соображать. Когда до нее стал доходить весь смысл услышанного, молодой человек уже удалялся быстрым шагом, бросив на ходу: «Поверь мне и последуй моему совету».
Клава вошла в дом и с ходу сообщила о неприятном известии. Но отец успокоил дочь и взволновавшуюся маму: «Успокойтесь, это, если не ошибка, то уж, верно, чей-то неумный розыгрыш. За что нас высылать? Налоги уплатили. За то, что в колхоз не вступаю? Так это мое право». Мать засомневалась: «Такими вещами, Иван, не шутят. Может, и впрямь давай уедем в Лапатишки к брату Сельверсту». Но отец недовольно глянул в ее сторону, и мать, зная его взрывной характер, замолчала. По опыту знала, если уж муж в чем-то уверен, то спорить и переубеждать – бесполезно, себе дороже.
А дальше было, как у всех, об этом уже столько написано.
С разрешения Клавдии Ивановны я привожу отдельные моменты, которые позволяют понять, чем жили, о чем мечтали люди, объявленные латвийскими властями врагами народа и депортированные из Латвии в марте 1949 года.
Память о СИБИРСКОМ НАДЛОМЕ болью отдается в сердце Клавдии Ивановны…
27 ноября 1949 года
… и вот наступил день нашего переезда. Я в командировке на месяц пробыл всего лишь две недели, после чего меня затребовали в Двинск. Я пока ехал, кое-что узнал. Приехал в 12 часов к Клаве, а к ней приехали родители, ничего не знают. Поговорили, поужинали и в 12.30 легли спать. Вдруг слышим стук в дверь. Проснулся, время полвторого. Когда мать открыла, в дверь вошли люди в форме и сказали: «Собирайтесь»… Сам знаешь, какие сборы… Мы все собрались в дорогу… в дороге произошло много всяких событий… Совхоз расположен в березовой роще около реки Иртыш. Место довольно красивое…
…С первых дней я поступил работать шофером, папа работает в мехмастерской, Клава сначала работала в стройцехе, а недавно перевели в бухгалтерию, мама – дома за домохозяйку…
…Купил фотоаппарат, фотокарточки получаются неважно, еще не достиг совершенства…купил ружье. На охоту хожу редко, в этом году ходил всего три раза… Здесь водится много уток, в настоящее время охота на косачей. Вот такова дичь у нас. Еще есть волки, лисы, козы…
Это письмо писал брат Виктор через 8 месяцев после приезда к месту ссылки.
9 апреля 1951 года
Судя по письмам, условия жизни в родных краях стали трудней и бедней. Земли неурожайные, да и плюс к этому – засуха. Скот кормить нечем, всю солому с крыш обобрали для поддержки коровки… А у нас с каждым годом все легче да легче. К суровому климату привыкли…
Вчера мама ходила по соседним деревням, хотела купить поросенка,но все бесполезно, поросята есть, но какие-то чесоточные и припадышные зимари. Весенние будут только в мае месяце, там видно будет…
Целую, сестра Клава.
1 августа 1951 года
С 21 июля по 1 августа работаю по приказу на сеноуборке. Ухожу в 5 часов утра до позднего вечера. Придешь домой усталая, просто жизни не рад. Жара, духота и пылища, что тебе поросята грязные, а вот только что пришел управляющий и сказал, что продлевают срок еще на 10 дней. Огороднее у нас в этом году много хуже – ужасная сушь, дождей нет. Аня (сноха) уехала в город Омск насчет работы, а то местное начальство не желает принимать, потому что вышла замуж за переселенца. Говорят, пусть живет со своим латышом и растит латышат…
Крепко целую. Клава.
12 апреля 1952 года
Витя получил новую машину грузовую ГАЗ-АА и теперь ежедневно в разъездах. Приезжает поздно и уезжает из дома в 6 часов утра. Аню на работу приняли, работает медсестрой в больнице… А через неделю Пасха… В этом году, думаем, встретим праздник лучше всех годов, прожитых на новом месте…
Пиши. Сестра Клава.
1 июля 1952 года
… Уже живем в Сибири четвертый год, теперь привыкли, кажется, хорошо, покамест не вспомнишь прошлое… Но жизнь течет своим чередом, и в жизни многое меняется… Конечно, тяжело становится на душе при воспоминании, что больше не придется увидеть родные места, но приходится мириться со своей Судьбой, какая бы суровая она ни была.
Целую. Жду. Клава.
15 октября 1952 года
Картошки накопали 30 мешков, так что на зиму будем обеспечены, только с сеном в этом году трудновато: совхоз вовремя косить не давал в связи с тем, что план по заготовке кормов не выполнил, а когда разрешили, то вся трава уже высыхала. Да и лето в этом году было засушливое, все на корню сохло. Коровку, конечно, думаем зиму продержать, но не знаю, как будет.
До скорой встречи. Клава.
20 июля 1953 года
Теперь можно сказать, как сложна наша жизнь и вместе с тем как дорога, в каких бы условиях ни находился. Теперь мы многому научились хорошему, как нужно жить да и ценить жизнь, ведь человек борется и страдает все для жизни и для своего существования… С 16 апреля я живу в 9 км от своих родных… работаю главным бухгалтером в детском доме. Штат небольшой, около 30 человек, но работы и ответственности хватает…
До свидания. Клава.
Эти письма не писались для истории, они личного характера, и в этом их большая ценность, потому что они дают возможность представить, как жилось депортированным в марте 1949 года.
Клавдия Ивановна считает, что жизнь переселенцев из Латвии была не хуже, а порой даже и лучше, чем у коренных местных жителей. «Нам предоставляли работу, мы могли учиться в школах, нас не лишали возможности получить не только среднее специальное, но и высшее образование. На первых порах жилищные условия, конечно, были неважные, но нам никто не запрещал их улучшать. И многие наши соотечественники воспользовались этой возможностью и построили свои собственные дома», – размышляет Клавдия Ивановна.
«Нашу семью забрали так неожиданно, что мы и денег с собой не взяли. Только через время мне с работы выслали зарплату, отпускные, расчет. Это были первые деньги, которые у нас там оказались. Поэтому если бы не помощь местных людей, которые делились с нами последним, то нам пришлось бы тяжело. Теплые воспоминания о них сохранились у меня до сих пор. Скоро вот уже 50 лет, как мы живем в Латвии, но отношения с некоторыми сибиряками поддерживаем и сегодня… Иногда чересчур усердные чиновники, правда, напоминали нам, что мы переселенцы, «враги народа». Но ведь такие служаки – это еще не весь русский народ. А если подумать хорошенько, то в сорок девятом списки «врагов народа» на высылку в Сибирь тоже ведь не Москва составляла, а вот такие усердные службисты, которые к любой власти приспособятся. Ведь какую прыть-то проявили, вместо 10000 семей, запланированных к высылке, отправили почти 14000. Так что службистов, готовых по голяшке щелкать, везде хватает, сейчас вон их тоже в избытке».
Всякий раз, получая очередной конверт со знакомым почерком, сердце заходилось в тоске: так хотелось хоть одним глазком заглянуть в родные до боли места, пройтись по знакомым городским улочкам… В такие минуты было огромное желание стать птицей, подняться высоко-высоко и улететь домой… Казалось, что душу-то травить понапрасну?! И работа есть, и друзья появились надежные, и семья. Клавдия Ивановна, выйдя замуж, переехала в Омск – красивый и большой город на берегу Иртыша, столицу сибирского края.
В 1956 году получили разрешение вернуться в Латвию. Так долго ждали этого момента, столько раз в мечтах рисовали этот сладкий миг обретения свободы, но вот он настал, и обуял страх: стоит ли срываться с насиженного места, как отнесутся к возвращенцам местные чиновники, для которых они – враги народа, хоть и бывшие. Не один раз на семейном совете судили да рядили, стоит ли срываться с места. Но зов Родины оказался сильнее и здравого смысла, и страхов, и сомнений.
Упаковав чемоданы, двинулись в путь-дорогу. Родина и впрямь не ждала. В домах тех, кого вывезли в марте сорок девятого, уже жили новые хозяева, зачем властям лишние проблемы по обустройству «бывших»?
И для семьи Клавдии Ивановны начались такие мытарства, о которых она и подумать не могла. На первых порах остановились у родственников. Надо было осмотреться, устроиться на работу, подыскать жилье… Но все оказалось не так просто, как думалось. Без прописки устроиться на работу было невозможно, а прописаться к родным тоже была проблема: не хватало пресловутых квадратных метров. Каждый день Клавдия Ивановна с мужем, оставив детей на мать, обивали пороги государственных учреждений, пытаясь перешагнуть через бюрократические препоны. Но это было невозможно.
Накопленные деньги таяли, как снег на солнце. Надо было кормить детей и питаться самим…. Отчаяние давило, как пресс. Окончательно потеряв надежду устроиться на Родине, куда она так рвалась, и не видя никакого выхода из тупика, в котором оказалась ее семья по причине непродуманных бюрократических законов, супруги Гутровы стали подумывать о возвращении в Сибирь.
Когда уже был намечен день отъезда, в гости заглянула дальняя родственница. Она работала под началом одного очень влиятельного человека и посоветовала, не мудрствуя лукаво, дать взятку нужным людям, которые закроют глаза на недостающие квадратные метры жилой площади.
Уже через день, стараниями родственницы, муж Клавдии Ивановны, Николай Павлович, работал слесарем на мотороремонтном заводе… Вскоре на работу устроилась и Клавдия Ивановна.
Мысленно возвращаясь в те годы, она с нескрываемой обидой говорит: «В марте сорок девятого не понадобилось ни судов, ни следствий – за одну ночь сгребли людей и в Сибирь отправили. Никому и в голову не пришло, законно это или нет, а вот когда настал срок принять назад тех, чьи права были так безжалостно попраны и судьбы многих покалечены, на свет изъяли кучу законов. Наступит ли такое время, когда самой большой ценностью станет не бумажка, а человек, похоже, что «жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе», – горько улыбнулась, посмотрев на меня.
Медленно, с трудностями, но жизнь стала налаживаться. Купили небольшой домик на Старом Форштадте по улице Ликснас, 39. Дети, сын Сергей и дочь Надежда, пошли в школу, сама Клавдия Ивановна устроилась работать на железную дорогу.
Подрастали и взрослели дети, поэтому, взвесив свои возможности, решили построить хороший дом. Участок под строительство получили на Юдовке. За хлопотами, в работе и заботах пролетели годы. Выросли дети: сын, закончив военное училище, некоторое время служил в Сибири, а потом вернулся в Латвию. Дочь Надежда, выйдя замуж, так и живет в Даугавпилсе, навещая престарелых родителей.
Сегодня дом, который с любовью и надеждой на лучшее построили Клавдия Ивановна и Николай Павлович Гутровы, не постарел, а вроде как и помолодел даже: он наполнен звонкими детскими голосами уже не внуков, а правнуков. Жизнь продолжается, и Клавдии Ивановне очень хочется, чтобы Судьба к этой молодой поросли была более благосклонна, чем к ней, чтобы ее правнуки смогли с уверенностью смотреть в завтрашний день, строить планы и воплощать их в жизнь. И чтобы ничто и никто не смог им в этом помешать!

(Материал печатается в сокращении)