Так случается, наверное, у каждого, что однажды, много лет спустя, отчетливо воскрешаются в сознании эпизоды собственной жизни. Кинорежиссер Ада Мартыновна Неретниеце уверена, что бог одарил ее особенным «кинематографическим зрением», позволяющим, как и велит профессия, видеть минувшее словно в кадре: крупный план, фон, свет, отражающий настроение, партитура событий, убедительность деталей. Все-все отчетливо и зримо. Сколько же таких живых картинок хранит память?
<TABLE WIDTH=220 CELLSPACING=0 CELLPADDING=0 BORDER=0 ALIGN="LEFT">
Детство и юность в Ленинграде
Он приютил ее родителей на долгие годы, когда они, коренные латыши, бежали из Латвии от войны, потрясшей мир в начале прошлого века. Петербург-Петроград-Ленинград… Биография города тесно переплелась с биографией их семьи, которую, как и многие другие, сотрясали исторические и личные катаклизмы: революция, будни великих исторических преобразований, семейные неурядицы, страшные годы репрессий.
Она уверена, что и тогда, и сегодня с одинаковой болью переживает аресты соседей по коммуналке в большом доме на Садовой, увольнение с бухгалтерской должности матери, заключение под стражу отца, по невероятному стечению обстоятельств закончившееся освобождением и счастливым возвращением домой и на прежнюю работу.
Помнится и другое, более светлое, как все в детстве. Первый школьный звонок, школьные друзья, увлечение музыкой и театром, знаменитые питерские музеи и тишина библиотечных залов, где время пролетало особенно стремительно – и его всегда не хватало, чтобы отыскать самое интересное на бесконечно длинных и высоких стеллажах. А долгие прогулки по заветным ленинградским проспектам, поездки на маленький пляж у Петропавловской крепости, облюбованный горожанами…
Война оборвала эти счастливые воспоминания, провела границу между детством и тем, что ждало впереди.
Словно на кинопленке мелькают кадры военных лет. Долгий путь до Вятки. Там развернул производство завод «Красный инструментальщик», где работал отец. Эвакуация в этот город избавила семью от ужаса блокады. Выпускные экзамены в школе, которая лишь на несколько месяцев стала «своей». Поиски работы. В военном госпитале нужны были санитарки. Белый халатик, выданный сестрой-хозяйкой, был великоват, но кто на это обращал в те годы внимание.
Письмо в кино
Однажды на ночном дежурстве, примостившись на крошечной тумбочке в госпитальной палате, решила написать, может быть, самое важное из всех когда-нибудь написанных писем. Совсем-совсем коротенькое, но о самом сокровенном – о мечте. Адрес на конверте вывела дрожащей от волнения и усталости рукой: «Алма-Ата. Институт кинематографии».
И очень скоро получила вызов. На экзамене читала «Ленинградский дневник» Ольги Берггольц. Председатель приемной комиссии Сергей Эйзенштейн приезжал на прослушивание прямо со съемок фильма «Иван Грозный». Устало рассекая толпу абитуриентов, ворчливо бубнил под нос: «Девчонок отсею». Помня об этом страшном напутствии, читала, не поднимая глаз, срывающимся от волнения голосом. И вдруг по звенящей тишине в аудитории, по какой-то немыслимой, обволакивающей напряженности поняла: примут!
И ее приняли. Единственную представительницу женского пола из их потока.
Сначала занималась в режиссерской мастерской Всеволода Пудовкина, потом на курсе Сергея Герасимова.
Стоп! Стоп-кадр! Об этих великих режиссерах особая память. Каждый из них обладал громадным своеобразием, но было у них и одно общее – талант выше неба. Во всем. Эйзенштейн преподавал композицию кадра. Увлекательнейший предмет. В аудиторию частенько набивалось немыслимое количество студентов, чтобы послушать мэтра. Пудовкина, всегда строгого и делового, острые на язычок ученики прозвали «сумасшедшим без отрыва от работы», потому что были уверены, что ему с трудом удается выкроить часок-другой на сон. Такой же отдачи в работе и учебе требовал он от всех.
В кино есть понятие «синхронность». Оно предполагает, что звук должен всегда совпадать с изображением. В своих фильмах эти великие режиссеры расширили смысл этого термина, потому что умели «слушать время» и одновременно так сталкивать и осмысливать его явления, что заставляли задуматься о жизни всех, кто был способен мыслить. «Видимость не может заменить суть», – учили они.
В студенческой общаге их лекции перечитывались по сто раз и вызывали жаркие споры и дискуссии. Они были духовной пищей. С продовольственной кормежкой обстояло сложней. Жили бедно, холодно и голодно (вокруг тогда многие так жили), но очень дружно, одной большой неунывающей семьей. Всегда и везде вместе – на просмотрах, на лекциях, на репетициях, на посиделках и вечеринках. Клара Лучко, Нонна Мордюкова, Ляля Шагалова, Инна Макарова, Слава Тихонов. И самый-самый верный друг, всеобщая палочка-выручалочка Лева Мильчин, ставший потом известным мультипликатором. И не менее талантливая Таня Лиознова, и Сергей Бондарчук, завоевавший мировую славу. У каждого судьба сложилась по-своему, но сложилась, удалась, состоялась.
«Не бывает безнравственных сюжетов»
Словно на ретропоказе высвечиваются на экране титры созданных за годы работы на Рижской киностудии картин. Двадцать художественных фильмов. Двадцать!
Одним запомнилась ее дебютная картина – «Рита», пронзительно добрая и светлая, о маленькой латышской девочке, не научившейся за свою короткую жизнь делить людей на своих и чужих и спасающей пленных разных национальностей от верной гибели.
Другим – тревожный и очень суровый по интонации фильм «Гаданье на бараньей лопатке». Он о калмыцком мальчишке, прошедшем все круги ада, и о времени и людях, не знающих снисхождения даже к детям. Не знающим снисхождения. Не ленинградские ли воспоминания тридцатых годов навеяли этот сюжет и этот образ?
А кто-то связывает ее имя с детективными лентами «Циклон начнется ночью», «Смерть под парусом», «Следствием установлено», «Последний визит», «Последняя индульгенция».
Почему же именно такой выбор? Ведь раньше детективный жанр не очень-то жаловали ни кинокритики, ни чиновники от кинематографии. И тем не менее на Рижской киностудии двух режиссеров можно отнести к «профессиональным детективщикам», создавшим весьма внушительный цикл (больше 10) произведений этого жанра. Просто какой-то фантастический курьез. Считается, что время старит фильмы. И все же – спустя годы – детективы Алоиза Бренча и Ады Неретниеце смотрятся несколько по-другому, чем современные многосерийные «стрелялки» вторичного достоинства, заполонившие кино- и телеэкраны.
В них больше правдивости. И они никогда не возводили «героев» преступного мира в кумиров, не воспевали криминальные деяния, а искали причины трагических изломов человеческих судеб.
Через год после триумфального шествия по экранам фильма «Калина красная» режиссер Василий Шукшин, сыгравший роль Егора Прокудина, говорил: «Разве не самое поучительное обнаружить, вскрыть законы, по которым строилась (и разрушалась) эта неудавшаяся жизнь?»
- В меру своих сил я тоже стремилась к этому, – говорит Ада Мартыновна. – Не бывает нравственных или безнравственных сюжетов. Но зато бывает нравственное перерождение, падение и человека, и творчества. И это самая опасная тенденция современности – перерождение. Не один раз приходилось сталкиваться с этим явлением, но в таких масштабах – никогда. Нет, никогда.
…Крутится, крутится кинолента. Мелькают кадры. Когда о многих событиях своей жизни приходится говорить: «Было это давно, давным-давно, бог знает когда…» и счет прожитых лет переваливает на девятый десяток, все трудней и трудней вести диалог с прошлым. Что-то невозвратимо ускользает в нем, как уходящая натура, что-то переосмысливается. Иногда пугаешься своего возраста, старости, одиночества.
Но ведь солнце по-прежнему встает над миром, зажигая новый день. И продолжается бег киноленты – бег в будущее.
Пусть оно будет добрым для вас, Ада Мартыновна.
Однажды вы заметили, что после восьмидесяти каждый день рождения следует отмечать как юбилей. С очередным юбилеем вас! От всей души…