Кто кует мировое правительство?

Но ведь есть и высшая школа. Что происходит там? Как Латвия и Россия взаимодействуют в этой сфере или здесь тоже идет “холодная война”, как в идеологии и политике?

На нынешнем форуме на эту тему говорила профессор, завкафедрой мировых политических процессов Московского государственного института международных отношений (МГИМО) МИД РФ, кандидат психологических наук, доктор политических наук Марина Михайловна Лебедева. “Вести Сегодня” попросила гостью оценить так называемый Болонский процесс, отношение к которому у вузовских преподавателей как в Латвии, так и в России неоднозначное.

— Марина Михайловна, высказываются опасения, что унификация образования ведет к вырождению научных школ, снижению креативности кадров, которых готовят вузы. Не сдаем ли мы те высоты, которых достигла в свое время советская наука?

— Как в Евросоюзе есть евроскептики и еврооптимисты, так и в отношении Болонского процесса есть болонья–скептики и болонья–оптимисты. Первые действительно считают это унификацией образования. На самом деле речь идет о его сопоставимости. Для наглядности использую метафору. Когда мы путешествуем по миру со своими электроприборами, нам нужен адаптер, чтобы их подключить в любой стране.

Смысл Болонского процесса в том, чтобы сделать такой адаптер, чтобы одинаковыми были либо розетка, либо вилка. Если вы говорите, что вы инженер в такой–то области, — любая компания в любой стране понимает, что именно вы знаете. Для всех инженеров должен быть стандартный минимальный объем знаний. Ничего страшного в этом я не вижу. Если говорить о научных школах — они сохранятся. Потому что разные университеты специализируются в разных областях.

— А что, советская система образования была слабее, хуже?

— Она была и не хуже, и не лучше. Она просто была другая. Это как с железнодорожной колеей — в Европе она уже. И чтобы поезд мог пересечь несколько стран от Ла–Манша до Тихого океана, и чтобы при этом не переставлять вагоны на другие колеса, надо рельсовое полотно на всем протяжении сделать одной ширины.

— Если говорить о технических дисциплинах, я могу это понять и принять. Но в отношении гуманитарных есть сомнения. В этой области не последнюю роль играет национальный менталитет, культурные особенности. Мы не утратим самобытности, если все станем мыслить одинаково?

— На примере международных отношений я покажу, что от нас требуется. Чтобы подготовить специалиста в этой области, выпускник должен знать историю — но что именно в истории, каждый университет, исходя из своих научных школ, решает сам. Должен знать также экономику, право, политологию. Кто–то, возможно, добавит математику или еще что–то. Но минимум я перечислила.

Причем какие именно политические науки, какое право преподавать студентам — решает опять же университет. Содержание и организация учебного процесса могут быть разными. Но есть минимум, который все специалисты с таким дипломом должны знать, чтобы говорить на одном языке друг с другом.

Более того, Болонский процесс предполагает обязательную мобильность и студентов, и преподавателей. То есть я должна преподавать не только в МГИМО, но и в университетах других стран, должна общаться со своими коллегами.

— Это, однако, сильно удорожает образование…

— Да, мобильность дорого стоит. Надо заплатить за то, чтобы и студенты, и преподаватели ездили. Согласование всех программ с европейскими тоже очень затратный, долгий, трудоемкий процесс. За то время, что я согласую одну программу, я могла бы написать четыре книжки по своей специальности.

Но зато для студентов открываются привлекательные перспективы. Вместе с дипломом российского вуза они могут получать сертификаты или даже дипломы западных университетов.

С чего вообще начался Болонский процесс? Европейцы вдруг дважды в последней четверти двадцатого столетия оказались отстающими по части инноваций. Первый раз в 70–е годы, потом в 90–е. Не только в отношении США и Японии, но и других стран. Вот вам такая бытовая картинка. Например, в ЮАР можно было уже в 90–х, остановившись на светофоре, купить банан, расплатившись мастер–картой. Приехав во Францию на конференцию, я хотела купить в центре Парижа бутылку кока–колы. По карточке мне не продали — сказали, что надо сначала купить на сто франков каких–то еще товаров, да еще в специальных магазинах. Налицо технологическое отставание.

Вторая проблема, с которой столкнулся Старый Свет. Европа, которая создала университеты, и гордилась своей культурой. Вдруг столкнулась с тем, что Австралия из числа стран–неофитов начинает обходить ее на рынке образования.

Вот откуда начался Болонский процесс. Европейцы решили сделать свое образование действительно востребованным и конкурентоспособным.

Смотрите, как медленно шло объединение Европы — в течение более 50 лет. И сейчас в ЕС 25 стран. А Болонская декларация была подписана в 1999 году и на сегодняшний день она объединила 40 стран! Кстати, сейчас в Америке и Канаде проявили большой интерес к Болонскому процессу. Они тоже начинают думать, что им делать, чтобы не отстать.

— А в этом процессе только плюсы? Или есть и подвохи?

— Есть и проблема. В каждой стране существуют университеты традиционно очень хорошие, так себе и слабые. Что сейчас будет происходить? Наиболее продвинутые университеты начинают объединяться и создавать монополию, такие ТНК — транснациональные корпорации.

— Ага, и тут сразу возникает вопрос — там, где монополия, там начинается диктат цен и стагнация — потому что среди лидеров нет реальной конкуренции.

— Совершенно верно. И часть вузов — средненьких и аутсайдеров выпадет с рынка. А попасть в элитные университеты студентам будет очень трудно.

— Значит, верно говорят, что человек платит в престижном вузе не столько за знания, сколько за пропуск в элиту?

— Да, потому что кроме диплома Кембриджа, допустим, выпускник получает доступ к будущей единой политической элите. Это совершенно удивительная вещь, когда русский мальчик Петя может снять трубку и спокойно позвонить Пьеру во Францию или Питеру в Англию — своим однокурсникам, чтобы решить какую–то проблему.

— И вот оно — мировое правительство!

— В какой–то мере да. Кого–то куда–то порекомендовать, в нужное кресло посадить… Мы ведь так и поступаем в отношении тех, с кем дружили и вместе учились. Студенческие связи — это сильный ресурс. И теперь это лоббирование будет идти не на национальном уровне, или — не только на национальном, а на европейском.

— Но это ведь тоже угроза национальному государству, которое пестует свою собственную национальную элиту…

— Да, эта местная элита постепенно заменяется европейской элитой. Но я не вижу в этом ничего страшного…

— Вы только об этом нашим национал–патриотам не говорите… Кстати, как насчет сотрудничества с латвийской высшей школой?

— Варианта два. Первый — оставить все как есть. То есть на нулевом уровне. Вариант второй — начать последовательно работать на этом направлении. Для этого у нас есть международно–правовой потенциал. У России все нужные документы по Болонскому процессу приняты. У нас есть и язык для коммуникации — русский.

Кстати, в соответствии с Болонским процессом выпускник должен овладеть как минимум двумя европейскими языками. Де–факто в Латвии выпускники свободно владеют латышским и русским языками. То есть это уже отвечает требованиям Болонского процесса. У ваших студентов нет языкового барьера, чтобы поехать на стажировку в Россию.

И здесь второе требование Болоньи — мобильность образования — тоже реализуется. Поэтому мне представляется очень важным на интеллектуальном уровне наладить сотрудничество между российскими и латвийскими университетами.

— Однако, по мнению некоторых ученых, на деле латвийская официальная наука все больше дистанцируется от российских научных школ и все больше переориентируется на западные научные направления и традиции.

— На сегодняшний день это так. Но и у нас то же самое. Россия обладает большим, чем Латвия, интеллектуальным и научным потенциалом — по естественным причинам. И у нас огромные связи в области образования и с США, и с Китаем, и с Австралией.

В принципе, мы можем продолжать жить параллельно — у каждой страны свои связи наработаны. От того, что мы не будем работать вместе, Россия потеряет меньше, чем Латвия. Но тоже потеряет. Потому что интеграция в Европу, особенно вузов Северо–Запада, тоже может идти через Латвию.

Надо иметь в виду, что высшее образование — это политикообразующий фактор, и он в значительной мере определяет вектор развития страны. Поэтому вакуум взаимодействия в сфере высшего образования сегодня влечет за собой сворачивание сотрудничества в социально–экономической сфере завтра.

— Спасибо за беседу и успехов!

С Мариной Лебедевой беседовала Наталья СЕВИДОВА