Нам чужого не надо

Несмотря на то что городские власти все еще не дали официального ответа на заявку активистов ОКРОЛ на акцию в 11 утра 4 мая — при мэре Аксеноксе не надо сомневаться, что ответ будет отрицательным. Ныне готовится иск в суд — дума не выполнила закон, обязывающий в жесткие сроки согласовать или не согласовать мероприятие. Но сотни людей готовы прийти к Милде “при любой погоде” — и соответствующий призыв был озвучен на II Съезде защитников русских школ сопредседателем ОКРОЛ Михаилом Тясиным. Он убежден, что конституция разрешает людям свободно приходить к любым памятникам — и никакие политические силы не вправе их “приватизировать”.

Хотя фразу Tєvzemei un Brivibai, высеченную на постаменте и придуманную вполне конкретным национал–патриотическим поэтом Карлисом Скалбе, давно и успешно “юзает” та самая партия, в офисах которой при премьерстве ее же партайгеноссе Гунтара Крастса распространялась фашистская фальшивка Baigais gads. А куда в первую очередь побежали устраивать почетный караул 1 июля 1941 года? К Милде, разумеется. Синагогу жгли тремя днями позже те же люди с повязками на рукаве…

Одним из аргументов того, что памятник Свободы может быть воспринят как “наш”, служит то, что в его защиту выступала рижанка Вера Мухина, автор “Рабочего и колхозницы”. Верю, что ей он мог понравиться, ведь Карлис Зале в советской энциклопедии “Рига” характеризуется сугубо положительно: “Принимал активное участие в осуществлении ленинского плана монументальной пропаганды”. Памятник мучили–мучили (долгострой можно объяснить тем, что при Первой республике воровали так же безбожно, как и при Второй), но в итоге сдали в улманисовском 1935 году. Творение Зале представляет собой истинный шедевр авторитарной эстетики. Памятник и в советское, и в постсоветское время оставался “священной коровой”. Зале умер в военном 1942–м, но его соавтор — архитектор Эрнестс Шталбергс — получил звание заслуженного деятеля культуры ЛССР, академика и председателя Союза архитекторов Латвии. При Сталине, заметим!

Памятник принято считать “святыней”. Хотя это не Богом данное, а людьми возведенное инженерное сооружение из стали, туфа, гранита и бронзы. Кстати, о религиозной составляющей — если резекненская Мара (символ единства Латвии и Латгалии) держит в руке католический крест, то памятник Зале олицетворяет явление под названием Latviesu ticiba, активно внедрявшееся во второй половине 30–х годов. Эдакая эклектическая смесь из вождистской государственности и фольклорного язычества. Одновременно вполне антилиберальная и антихристианская.

Кроме крайне неприятного лично для вашего автора сакрального смысла, памятник Свободы несет и ряд этнополитических подтекстов. Во–первых, он был возведен рядом с местом, где был памятник Петру Великому, чей постамент стоял без Медного Всадника пятнадцать лет, намекая на возможность Возвращения. Ликвидация самой такой возможности была фигурально и реально заложена в фундамент памятника Зале. Во–вторых, скульптурные группы на боковинах монумента отражают такие замечательные моменты, как раздирание Лачплесисом медведя, побитие латышским пролетарием казачьей лошадки гаечным ключом, а также бой за Железный мост. Последний имел место в ноябре 1919 года и стал одним из важнейших моментов “бермонтиады”, которая в итоге не позволила Западной русской армии соединиться с войсками Юденича и взять большевистский Петроград.

Таким образом, К. Зале все–таки воплотил “ленинский план монументальной пропаганды”, только с некоторой поправкой на нацменталитет — приделал, например, с тыльной стороны Вайделотса (обратите внимание — это такой бородатый дядек, типа экстрасенс).

После вышеуказанных обстоятельств совершенно понятно, отчего во все многочисленные “траурные” дни, расплодившиеся в независимой ЛР, как поганки на пастбище, к Милде приползают замшелые персонажи, причем все время одни и те же. Со второй половины 90–х годов, однако, стала прослеживаться закономерность — цветов у постамента все меньше, да и тусовки все жиже. Памятник Свободы стал весьма затертым, девальвированным фигурантом официального протокола — какой бы иностранный гость к нам ни прибыл, его под ручку ведут сначала к Милде, а потом в Музей оккупации.

Теперь — идти нам? Увольте. Русские акции у памятника Свободы только вольют свежее вино в застарелые мехи националистической мифологии, которой он просто пропитан. Мне так и видится озвученный СМИ гневный “глас народа”, призывающий к всевозможным карам нелояльным криевсам, осквернившим символ своими нелояльными возгласами. Лучше оставить ее Гарде — пусть тащится каждое 16 марта. Тем же, кто придет искать у памятника саму Свободу, скажем, что искать надо не под фонарем, а там, где можно найти. И помнить, что памятники всегда ставят только тем, кто умер.